Текущее время: 29 мар 2024, 16:01


Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 3 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Красота порядка — Данте
СообщениеДобавлено: 16 дек 2017, 15:01 
Администратор
 


Зарегистрирован: 15 мар 2013, 21:26
Сообщений: 44088
Откуда: из загадочной страны:)
Медали: 66
Cпасибо сказано: 9929
Спасибо получено:
101845 раз в 28406 сообщениях
Магическое направление:: Руническая магия
Очков репутации: 73944

Добавить
Красота порядка — Данте

В отличие от неясного и часто «удивительно туманного» числового символизма, использовавшегося другими средневековыми авторами, писавшими на вульгарной латыни, Данте использует точные и продуманные символы. Ученый, философ, теолог, мистик и поэт, он неизбежно относился к небольшой группе тех, кто их «хорошо знал». Вот почему его читатель должен хотя бы приблизительно представлять суть средневекового знания и, что более существенно, быть готовым меняться духовно.
Средневековые аллегории и мистицизм далеки от сознания современного читателя, представления которого основаны на творчестве Уолта Уитмена или В. Линдсея. Однако их представления о средневековой мистике не были экстравагантными или неосознанными. Они воспринимали ту эпоху как сочетание откровения и порядка, глубина проникновения в его суть находилась в прямой зависимости от понимания точного соотношения всех вещей с Вселенской Гармонией.
Аллегория тоже не чужда современному мышлению. Поэтому приводимый ниже подтекст «Божественной комедии» доказывает ее значительность и вневременной характер.
Отметим, что в Средние века аллегория считалась естественным способом выражения не только в духовных, но и в светских текстах, особенно когда подобные произведения имели дидактическую направленность. В религиозных же сочинениях, как мы показали в последних двух главах, встречаются попытки найти более глубокие и тонкие толкования Священного Писания, часто приводившие к чрезмерному расширению объема.
Средневековая церковная литература в основном состоит из подобных комментариев и проповедей, в равной степени посвященных объяснению исторического, аллегорического, морального и анагогического значения излюбленных отрывков из Писания.
«Божественная комедия» объединяет эти качества, являясь дидактическим и религиозным сочинением. В письме Кангранде делла Скала Данте подчеркивает, что его произведение — сложное переплетение значений, чья экзегетика основывается на четырехзвенной схеме толкования текста Священного Писания[12].
Необычайное пристрастие Данте к аллегории в полном объеме проявилось в Convivio, где каждая ода сопровождается экспозицией, неуместной, а потому вряд ли понятной в интерпретации любого комментатора, кроме самого поэта.
Суть Vita nuova («Новой жизни»), Convivio («Пира») и De monarchia («Монархии») воплощает аллегорическую утонченность, отраженную в «Божественной комедии». Тем не менее ее подтекст очевиден именно благодаря письму Кангранде делла Скала и попутно тому, что сам Данте дважды в «Божественной комедии» заостряет внимание читателя на тех истинах, которые скрываются внутри его стихов:


О, вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймет,
Сокрытое под странными стихами![13]


Обнаружить это внутреннее значение означает удовольствие, а вовсе не скучное времяпрепровождение. Ведь, как сказал Августин, «самое скрытое значение самое сладостное».
Все элементарно, именно из-за щепетильного подтекста интерпретации Данте настолько разнообразны и часто свободны по своему значению, подобно средневековому Писанию. Основательность таких экзегез зависит от отнесенности подобных интерпретаций к выражениям верований, интеллектуальных привычек и целей как самого Данте, так и его поколения. В равной степени оно зависит от классификации каждой части поэмы, как часть предмета соотносится с целым.
При всей сдержанности и абсолютном признании того, что я, как исследователь, уступаю Данте, все же предлагаю возможный комментарий, хотя и признаю, что это лишь «врата и ключ» к его представлению о Вселенной.
Наше первое знакомство с Данте произошло через «Новую жизнь». Мы, несмотря на его прошлое, стремились показать, что Данте принял «Новую жизнь», христианскую, осознаваемую не путем приобретения знаний, а посредством «откровения». Оно было даровано Данте прежде всего через Беатриче, которая в земном своем воплощении носила отпечаток Божественного образа.
Данте выступает здесь как последовательный мистик, убежденный в предопределенности всех вещей, но пока не способный полностью осознать этот порядок. Реальность Божественного плана открылась ему постоянным повторением числа 9 в связи с Беатриче. Впервые об этом написал Грейнджент, пытавшийся найти убедительное практическое обоснование его числовому символизму.
Из всех средневековых числовых символов немногие могут сравниться по выразительности с числом 9, которое всегда оставалось ангельским. Ни один современный читатель не упускал из виду столь привлекательное указание на характер, с которым соотносилась Беатриче.
И тем не менее для Данте само число наполнялось большей конкретикой, чем связь с его ангельским значением. Хорошо известное объяснение сводится к тому простому факту, что «число это было столь ей свойственно потому, что при ее зачатии все девять небес находились в совершеннейшей взаимной связи» (Новая жизнь, XXX, 26–27).
Человеческий разум не свободен в понимании сущности, связанной с Единением. Следовательно, 3 даже более понятно образованному человеку, чем 1 и тем более 9. Корень — 3, источник — 1. Данте замечает, что Беатриче «сама — девять, то есть чудо» (Новая жизнь, XXX, 39).
Чудо, как мы узнаем из «Монархии», есть «непосредственное действие первого действующего начала, без участия начал вторичных» (Монархия, IV).
Причина чудес также объясняется как зримое представление невидимых вещей.
Подобно тому как впоследствии зримый творил чудеса ради незримого, так он же, незримый, являл их ради зримого[14].
Иначе говоря, Беатриче и число 9 в равной степени являются земным отражением Первопричины, и ее суть откровенно схожа с ангельской. Дж. Б. Флетчер добавляет, что она «подобна безупречной святой Деве» (аллегории «Новой жизни»).
Подчеркнем, что Кангранде делла Скала, самый вероятный прототип правителя, был представлен Данте в «Божественной комедии». Данте в возрасте девяти лет реально встретился со своим духовным спасителем (Беатриче) и метафорически — с предполагаемым спасителем империи. Теперь, как отмечает Флетчер, становятся очевидны обстоятельства, связанные с Беатриче.
Существовала и вторая причина увлеченности Данте этим числом. Учитывая его склонность к фатальному и знаниям по астрологии, разумно возвести происхождение числа к астрологии. Выделяется только девятый дом, предмет специального комментария Роджера Бэкона, подытожившего исследования своих предшественников следующим образом: «Ежели 9-й дом, как они говорят, стал предметом систематического изучения, перемещением веры, божества и религии, является домом поклонения Господу, мудрости, книг, письменности и отчетов посланников, сообщений и снов. Тогда, следовательно, справедливо, как они говорят, что дом привязан к Юпитеру, потому что ради этих благословений он нуждается в вере, религии и поклонении Господу, изучении мудрости множества книг и писем. Одновременно наличествует огромное количество посланников, таких как пророки, апостолы и священники, создающие подходящие сообщения, рассматривающие благородное состояние этой жизни и имеющие частые откровения во снах, видениях и во время экстазов».
Хотя и нет указаний на то, что девятый дом присутствует в гороскопах Беатриче или Данте, можно допустить, что именно это астрологическое число усилило склонность к нему Данте. Беатриче явилась для него «посланницей» небес, хотя любовь к ней дарована поэту в частых откровениях во снах, экстазах и видениях (Новая жизнь, III, XII, XXIII, XXIV, XL, XLIII).
Именно такое видение (Новая жизнь, XLIII) побудило его не писать больше до тех пор, пока он мог сказать о Беатриче такое, «что еще никогда не говорили о женщине», о Беатриче, которой была свойственна склонность к совершению его собственного великого «путешествия к вере, божеству и религии». Хотя его и наставляли в связи с духовной гармонией круга (Новая жизнь, XII) как символа единства и совершенства. В то время он по-прежнему находился настолько далеко от принятия этой гармонии, что склонялся к земному искушению Donna pietosa или другой pargoletta.
Вторая стадия развития Данте в его отступлении от Беатриче произошла, когда он искал утешения в философии. Заблуждение в том, что он не жаждал знания, поклоняясь ему как таковому, не вникая в откровение. Как и Улисс, он искал истину не добродетельным путем. Он еще не научился удовольствоваться сущим (Ч., III), равно как и ожидать Беатриче:


Ch’ e opra di fede[15].
А дальше — дело веры.


Трудно сказать, насколько этот период отразился в «Пире», рассказе, созданном после события. Определить, насколько далеко он отошел от дороги спасения, можно, лишь обратившись к саркастическому вопросу Кавальканти:


Se per questo cieco
carcere vai per altezza d’ ingegno,
mio figlio ov’ e? perche поп ё ei teco?[16]


Если в этот склеп слепой
Тебя привел твой величавый гений,
Где сын мой? Почему он не с тобой?


Поставленный вопрос носит привкус отнюдь не теологического учения.
Кавальканте явно продолжает верить, что подземный мир можно завоевать через altezza d’ ingegno. Подразумевая, что Данте и Гвидо во время изучения одной или более ветвей эзотерического знания, просачивавшегося в Испанию с Востока, собирались с коллегами. Этот мир, независимо от его содержания, обычно воспринимался в христианской Европе как «магический и еретический». Путаница подробно отражена в «Истории инквизиции Средних веков» Генри Чарльза Ли, особенно проявившись в отсылках Данте на латинский перевод трактатов Аверроэса и характеристике его как чародея.
Впечатление усиливается, о чем я неоднократно заявлял, упоминанием веревки для ловли зверя, которую Данте носит до тех пор, пока не отдает Вергилию:


Стан у меня веревкой был обвит.
Я снял ее и, повинуясь свято,
Вручил ее поэту моему,
Смотав плотней для лучшего обхвата[17].


Описание веревки и ее свойств совпадает с поясом, традиционно входившим в облачение чародея. Если Данте занимался магией любого рода, то его вполне могли посвятить в сложную нумерологию, обычно с ней связанную.
Во всяком случае, очевидно, он вернулся из путешествия к теоретическим изысканиям с незыблемым убеждением о порядке Вселенной. Убежденный в дуализме тела и души, материи и духа, действия и созерцания, он тем не менее подчинил материю духу, представляя микро- и макрокосм как более или менее совершенные отражения интеллектуального мира: «Внутри человека могут быть изъяны и помехи двоякого рода: одни — со стороны тела, другие — со стороныдуши (Пир, 1,1).
Каждая чувствующая душа движима либо всеми своими чувствами, либо каким-нибудь одним, так что движение есть способность, объединенная с чувством (Пир, III, 2, 23–34).
Духовных существ столько, сколько движений третьего неба, они порождают круговращение только тем, что его разумеют (Пир, II, 5, 66–80).
Намерение Бога, чтобы все представляло божественное подобие в той мере, в какой способно по своей природе. Вот почему сказано было: «Сотворим человека по образу и подобию нашему» (Монархия, I, 8).
Таким образом, Данте соглашается с концепциями доминиканского реализма, сформулированными Альбертом Великим и Фомой Аквинским: «Подобно тому как природа в единичных своих проявлениях послушна природе в целом, когда она наделяет человека тридцатью двумя зубами, и не больше и не меньше того» (Пир, I, 7, 53–58). Таково «предвидение универсальной природы, которое предопределяет особенность природы в ее совершенстве».
«Каждая материальная форма вытекает из собственной первопричины, которая является Господом, как записано в Liber de causis [Liber Aristotelis de expositione bonitatis purae, «Книга о причинах», или «Книга Аристотеля об истолковании чистого блага»]. Они образуют свое разнообразие не на основании ее, поскольку она необычайно проста, но от вторичных причин или от материи, из которой она происходит».
Метод, благодаря которому частное вытекает из всеобщего, он почерпнул из пифагореизма.


Tu credi che a me tuo pensier mei
da quel ch’ e primo, cosi come raia
da l’ un, se si conosce, il cinque e ’l sei[18].


Ты веруешь, что мысль твоя стремится Ко мне из Первой так, как пять иль шесть Из единицы ведомой лучится.
Восхищение пифагореизмом было достаточно широко распространено в Средние века, проявившись у Данте в восьми обращениях к Пифагору. В одном из них Пифагор именуется первым философом и находится «почти в начале основания Рима» (Пир, XV, 53–57).
Сочетание первенства и схожесть до основания Рима оказывалось, в понимании Данте, равнозначным божественному одобрению.
Влияние пифагореизма отчетливо прослеживается во всех прозаических трудах Данте. В «Пире» ему нравится подсчет арифметических данных в связи с небом Солнца: «Именно данным светом все науки освещаются, поскольку при обсуждении их всегда остается числовой процесс… Что же касается размышлений о естествознании, они в основном касаются принципов природы трех вещей, чтобы познать материю, силу и форму. Следовательно, мы видим, что три не только коллективное, но и индивидуальное число. Отчего Пифагор, как заявляет Аристотель в первой «Метафизике", выводит «четность" и «нечетность" началом естественных вещей, считая, что все они являются числами».
В том же отрывке Данте называет геометрию «белой» и объясняет в De vulgari eloquentia, что цвета принимают свойства природы чисел, измеряясь как белые, точно так же как числа измеряются единицами.
«И простейшее качество, которым является единица, более ощутимо в нечетном, чем в четном числе, и простейший цвет, которым является белый, более заметен в оранжевом, чем в зеленом».
Его изображение трех чудесных появлений Беатриче также является объяснением ангельского порядка, обычного богословского рассуждения его времени. Рассуждая о звездном небе, он приходит к «утонченному рассуждению» о числах 2, 20 и 1000. Его доводы по поводу объединенной империи основываются в некоторой степени на пифагорейском принципе: «Каким образом оно вытекает из того, что «является одним", видно в основе «будучи добродетельным" и «является многим", при порицании «будучи плохим". Отчего Пифагор. размещает «вечность" по сторону добродетели, а «множество" — на стороне зла».
Даже в метрике Данте предпочитает последовательности из нечетного числа слогов философскую истину: «Что же касается четного числа слогов, то мы используем их редко, благодаря их грубости, поскольку они сохраняют природу четных чисел, подчиняясь им, как материя форме».
По Данте, процесс излучения начинается с того, что Один — это Господь. Соответственно, Единство воплощено в идеальной форме Троицы, Триединого Бога и трех его качеств — Силы, Мудрости и Любви, а затем расширяются до девяти ангельских чинов.
Власть Отца предполагается в виде трех порядков первой иерархии, Мудрость Сына в виде второй иерархии, Любовь Святого духа в виде третьей. «И поскольку каждая личность из Божественной Триады может рассматриваться как часть триединого целого, в каждой иерархии выделяются 3 группы».
В свою очередь, ангелы — движущая сила небес, которые, таким образом, соответствуют девяти ангельским порядкам. Десятое небо, или Эмпирей, воплощает «единичность и стабильность Господа».
Наконец, отметим движение небес, размещающее предметы здесь внизу иначе, чтобы получить несколько информирующих сил. Подобное определяющее влияние особенно заметно в воздействии небес на четыре времени года, которые в свою очередь соответствуют четырем периодам жизни, а также четырем темпераментам и четырем частям Церковного дня.
Аналогичным образом Данте определяет жизнь человека в своем открытии схожести наук с небом, «особенно в соотношении их порядка с числами».
Во всех частях подобной космической схемы находим красоту порядка, ибо «человек называет красивыми такие вещи, части которых согласовываются».
Для Данте Вселенная во всяких смыслах обладает Первичной красотой, двигаясь по своему предопределенному пути в шесть веков к небесной цели, определенной при ее Создании. Цели же достигают, когда приблизятся к последнему обозначенному числу. Тогда человек, как и десятая часть серебра, заместит падших ангелов:


Le cose tutte quante
hanno ordine tra loro, e questo e forma
che l’ universo a Dio fa simigliante[19].


Всев мире неизменном
Связует строй; своим обличьем он
Подобье Бога придает Вселенной.


Возможно, Данте представил себя частью Вселенской системы, когда в высшей точке жизни был спасен, чтобы, по примеру Христа, начать свое путешествие в Страстную, великую пятницу в возрасте 35 лет. Данте, как Христос, который в 35 лет перешел от плотской жизни к жизни вечной, спускается в Ад на закате, остается там в течение ночи, дня и ночи и поднимается утром третьего дня (Ч., I, 13–18).
Дословно «Божественная комедия» представляет собой путешествие Данте, с помощью которого ему даруется видение «славы Перводвигателя» и того, «как она вновь светит во всех частях Вселенной, в некоторых частях больше, в других — меньше».
В первой книге «Монархии» Данте устанавливает строгое отношение части к целому. Из приведенного высказывания и других мнений по данному поводу ясно, что он рассматривает свое видение как единое целое, состоящее из многих соотнесенных между собой частей, что точно отражается в индивидуальной природе поэта и его реконструкции Божественного порядка.
В этом случае наша задача — «обнаружение двойного порядка в [Комедии], чтобы узнать порядок частей, соотносящихся друг с другом, и их порядок в отношении некоторой общности, которая, сама по себе, не является частью… ради порядка частей в отношении к единству, высшему порядку как конца другого» (Монархия, 1,6, 8-14).
Начало, по Данте, вместе с высшим порядком позволит нам найти ключ ко многим его значениям, разместившись вместе с поэтом у начальной точки. Таков первый и бесспорный факт Триединства, поскольку 1 является Альфой и Омегой всех вещей.
Итак, 1 — это начало, 10, 100 или 1000 — конец. Что же касается Троицы, она и начало, и конец как материи, так и времени (прошлого, настоящего, будущего) внутри единства Духа. Видение Троицы создает его смысл и методику.


Ne la profonda e chiara sussistenza
de l’ alto lume parvermi tre giri
di tre colori e d’ una contenenza[20]


Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.


Три круга (каждый соответствует 1 и 10) представлены тремя цветами и одной величиной, тремя «делениями» Господа. Указывается также последовательность трех личностей:


E l’un da l’ altro come iri da iri
parea reflesso, e ’l terzo parea foco
che quinci e quindi igualmente si spiri[21].


Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий — пламень, и от них рожден.


Отец — Первопричина, Начало, Создатель, что отражается в его собственной благодати, Свете, представленном Сыном.
В Троице отец является воззрением одного, Сын воззрением двух, Богочеловека, Божественного и человеческого, представляя нисхождение Разума (или Формы) и материи из Первопричины:


Forma e matera, congiunte e purette,
usciro ad esser che non avia fallo,
come d’ arco tricordo tre saette[22].


Врозь и совместно, суть и вещество
В мир совершенства свой полет помчали, —
С тройного лука три стрелы его.


Таким образом, даже Троица оказывается осведомленной в сущности гуманистичности:


Dentro da se, del suo colore stesso,
mi parve pinta de la nostra effige[23].


Внутри, окрашенные в тот же цвет,
Явил мне как бы наши очертанья.


Или выраженное более отчетливо:


Ma tre persone in divina natura,
ed in una persona esse e l’ umana[24].


Но в божеской природе три лица
И в одном лице и Бог и человек.


Как мы уже убедились, такова методика, благодаря которой Единство восстанавливается из многообразия. Значит, Третья личность, Святой Дух, «в равной степени исходит и от одного, и от другого».
Самым очевидным выражением трех в одном является внешняя форма «Божественной комедии», состоящей из трех кантик, церковных гимнов (на библейский текст). Стихотворная форма представляет собой terza rima, где три строки имеют одну рифму. Единство целого подкрепляется далее делением на 100 песен.
Чтобы решить проблему деления 100 на три равные части, ожидаемым решением должно стать 33 + 33 + 33 = 99, добавление же 1 сплотит их в единое целое. По-видимому, Данте имел в виду подобное представление, поскольку первая песнь «Ада» отличается от остальных рефреном из второй песни, тогда как в последующих песнях первая строка вытекает из предыдущей.
События «Ада» некоторым родом обособлены от остальной части «Божественной комедии», на что указывают слова Вергилия в адрес Данте до того, как он предпринял путешествие:


A te convien tenere altro viaggio[25].
Ты должен выбрать новую дорогу.


На самом деле никакое движение не ознаменует прогресс, пока оно не станет разумным. Следовательно, во второй песни перемещений не происходит, хотя формально путешествие начинается, когда мы уходим из песни I вместе с заключительной строкой:


Allor si mosse, е io li tenni retro[26].
Он двинулся, и я ему вослед.


Подобному замыслу не соответствует деление поэмы на четыре части вместо трех. Следовательно, Данте попытался одновременно оседлать двух лошадей, придерживаясь трех фактических делений 34, 33, 33-й песен, чисел, тождественных жизни Христа, умершего в возрасте 33 лет на 34-й год. Одновременно он намекает, что «Ад» имеет дополнительную или объединяющую песнь.
Профессор Флетчер обратил мое внимание на весьма примечательную особенность этого цифрового образа. Как Беатриче, так и «Божественная комедия» восходят к числу 3. Беатриче воспринимается Данте как чудо. Бог может завершить свои дни чудесами.
Такова и «Божественная комедия», роета sacra, которая приведет человека к искуплению, великому «плану» Господа, тому проекту, который обозначен в De monarchia («О монархии»). И если святость «чуда» коренится в 3, завершенность плана предсказывается в 100 песнях, производных из полного и самоумножающегося числа 10. Одновременно вместе со структурой «Божественной комедии» в полной мере проявляется чудо Беатриче, и 9 становится 10.
Значительно более существенна организация духовного мира, куда ведет нас поэт. Здесь также Троица проявляется в триаде из Рая, Чистилища и Ада.
Естественно, Царство Небесное — самое совершенное отражение Божественности. Здесь находим совершенный образец в том виде, как он далее устанавливается в «Пире»: Троица включает три иерархии, каждая делится на три последовательности, завершающиеся Первым Принципом. Здесь девять движущихся сфер и Эмпиреи (Небеса), они, в свою очередь, наделяют человека в равной степени божественными качествами, сохраняя относительную дистанцию от Первопричины, исходя из совершенного созерцания ангелов к почти земной изменчивости тех, кто находится в лунном круге.


Li altri giron per varie differenze
le distinzion che dentro da se hanno
dispongono a lor fini e lor semenze.
Questi organi del mondo cosi vanno,
come tu vedi omai, di grado in grado,
che di su prendono e di sotto fanno.
Riguarda bene omai si com’ io vado
per questo loco al vero che disiri,
si che poi sappi sol tener lo guado.
Lo moto e la virtu de’ santi giri,
come dal fabbro l’ arte del martello,
da’ beati motor convien che spiri;
e’l ciel cui tanti lumi fanno bello,
de la mente profonda che lui volve
prende l’ image e fassene suggello.
E come l’ alma dentro a vostra polve
per differenti membra e conformate
a diverse potenze si risolve,
cosi l’ intelligenza sua bontate
multiplacata per le stelle spiega,
girando se sovra sua unitate[27].




118 Так поступает к остальным кругам
Премного свойств, которые они же
Приспособляют к целям и корням.
121 Строй членов мира, как, всмотревшись ближе,
Увидел ты, уступами идет И, сверху взяв, потом вручает ниже.
124 Следи за тем, как здесь мой шаг ведет
К Познанью истин, для тебя бесценных,
Чтоб знать потом, где пролегает брод.
127 Исходят бег и мощь кругов священных,
Как ковка от умеющих ковать,
От движителей некоих блаженных.
130 И небо, где светил не сосчитать,
Глубокой мудрости, его кружащей,
Есть повторенный образ и печать.
133 И как душа, под перстью преходящей,
В разнообразных членах растворясь,
Их направляет к цели надлежащей,
136 Так этот разум, дробно расточась
По многим звездам, благость изливает,
Вокруг единства своего кружась.


«Его единство» обосновывается фактом кругового изменения. Итак, повторяющиеся образы и эмблемы Троицы всеобщи благодаря восхождению. Свет на солнце вращается три раза вокруг Данте и Беатриче (Р., X, 76–77), три круга в тех же самых небесах, второй трижды поющий «в одном из новых» (Р., XII, 28), три ученика, соединяющиеся один «к двоим, которые с нами рядом» (Р., XXV, 106–108) в Небесном небосклоне. Они, вместе с постоянными отсылками к Троице, рассеивают атмосферу Высшего Совершенства во всем Царстве Небесном.
Ад строго организуется в соответствии с Божественным планом и напоминает Рай по двум причинам. Во-первых, это царство создано Господом, о чем свидетельствует надпись на его воротах: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Во-вторых, он четко противоположен Царству Небесному.
Подобно тому как семь добродетелей противопоставлены семи порокам, так и девять небесных сфер должны найти свои аналоги в девяти кругах Ада, чтобы завершиться десятой категорией «точной настройки» у края пропасти. Намеренно или случайно, но происхождение всех движений и всех действий хорошо сбалансировано бездействием тех, кто живет для себя и ничего не отдает (А., III, 34–42).


Questi sciaurati, che mai non fur vivi[28].


To горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.


Они подвергаются справедливому наказанию в виде вечных укусов шершней и ос, деятельности, которая не завершается ничем.
Благодаря безусловному противопоставлению Ада Раю многие изображения Троицы в Раю отражаются в подземных склепах Ада. Люцифер, как и Цербер, имеет три головы. Герион по природе троичен. В трех пастях Люцифера зажаты три выгнувшихся предателя — Брут, Кассий, Иуда. Отметим трех фурии, трех кентавров, трех гигантов, три реки, впадающие в замерзшее озеро (на самом деле представляющие один непрерывный поток). Три папы упоминаются в восьмом круге, три сигнальных огня появляются перед городом Дис.
Уникальное качество этой инфернальной триады заключается в искаженных образах, скорее даже пародиях на тройственность Рая. В то же время начало XXXIV кантики представляет собой ироническое предостережение о пустом блеске Церкви.
Трехглавый Люцифер является антитроицей, шесть крыльев, испускающих семь ветров, превращают его в противоположность серафима. Черный херувим из восьмого адского круга соответствует белому херувиму восьмой сферы Рая. Движение по кругу в танце трех небесных светил, Питера, Джеймса и Джона, пародируется теми тремя, что на колесе головками назад, в третьем повороте седьмого круга.
Даже инфернальное распятие Каиафы, крест-накрест закрепленное на земле с помощью только трех столбов, является пародией на Троицу, заимствованную из крестообразных ритуалов катаров.
Касаясь значения Ада, сделаем небольшое замечание: девятый bolgia, как считают, составляет в окружности 22 мили, десятая часть в обхвате составляет 11 миль и не более чем полмили поперек («Если душам ты подводишь счет, Что путь их — в двадцать две окружных мили» — А., XXIX, 9).
Хотя и невозможно реконструировать архитектурный рисунок Ада на основании столь скудных умозаключений, сделаем вывод, что инфернальные измерения производятся исходя из отдельных фрагментов. Обычно они использовались для обозначения дьяволов в Древнем Вавилоне и выведения при любых обстоятельствах достойного числового обоснования 11, числа греха, по Августину.
На самом дне Ада находятся полностью отошедшие от духовной жизни. Все жители Ада «потеряли праведность мышления». Особое отвращение Данте к предательству подчеркивается представлением предателей как потерявших рассудок и не склонных к покаянию. Он пишет: «Точно так же как между человеком и совершеннейшим созданием из числа диких зверей нет промежуточных ступеней, мы встречаем многих людей, до такой степени подлых и низких, что они кажутся просто скотами» (Пир, III, 7, 80–83). Пять чувств, олицетворяющих беспредельную чувственность, отличаюттолько примитивных животных (Пир, III, 2, 109–112).
К этой же разновидности относятся и предатели, наделенные исключительно животными эпитетами, гигантизмом, гиперболизированным изображением пяти чувств, гордящиеся отрицанием духовных норм.
Чтобы привлечь внимание к числу 5, Нимврод бормочет пять слов короткой фразой (А., XXXI, 67), Эфиальт скован пятью витками цепи — эпитафия дается в отношении пятого витка цепи, опоясывающей его (А., XXXI, 90), Антей «возник из темной котловины, От чресл до шеи ростом в пять аршин (А., XXXI, 113).
Область Чистилища четко отличается от Ада и Рая тем, что она скорее временная, чем вечная. Хотя существует ради духовного обновления, ее вершина скорее Земной рай, чем Небесный. Она воздвигнута на земной коре этой развращенной земли и не доходит до малого Небосвода (А., II, 78). В отличие от Рая и Ада Чистилище не получит места после Страшного суда (Ч., XXVII, 127), и его существование напоминает относительное и временное несовершенство земли. Уступы горы соответствуют тринитарному принципу (тех, кто верит в Троицу), представляя искаженную, неполноценную и извращенную любовь.
Однако в Чистилище души продолжают сохранять телесную оболочку, и восхождение по уступам численно напоминает переход человека через восемь земных возрастов, чтобы быть вознагражденным Вечной славой в восьмом веке прообраза Земного рая. Воплощенное в планетах и днях недели, число 7 является числом земли и духовной жизни микрокосмоса. Следовательно, в Чистилище на лбу поэта высвечиваются семь peccato (грехов), поскольку, как человек проходит через семь периодов, он поднимается на семь ступеней. Порокам каждой ступени противостоят добродетели и блаженство. Эту схему использовал Бонавентура, получая различные результаты.
Аналогичным образом мирской человек достигает наконец возрождения на восьмой ступени, числе крещения. В известном смысле случайно декада Чистилища завершилась не 1, а меньшим и подкупным 4, позже выраженным в помещении отлученных и нераскаявшихся в Античистилище.
Над воротами Ада вычерчены три признака Божества: Власть, Мудрость и Любовь. В «Пире» Данте выразительно подчеркивает эту триаду в ее соотнесенности с Троицей, приписывая Власть Отцу, Мудрость Сыну и Любовь — Святому Духу.
Конечно, верно, что все функции Троицы действуют во всех трех сферах, однако велик соблазн предположить, что триада также по отдельности представлена в трех частях Духовного мира.
Явно нигде Сила Отца не проявляется более графично, чем в Аду, где имя Христа не обозначено и где вынуждены жить святые Ветхого Завета:


Fin ch’ al Verbo di Dio di scender piacque[29].
Пока Господне Слово не сошло.


Справедливость Чистилища следует понимать как выражение Мудрости Сына. С функциональной точки зрения оно соответствует Слову, делая возможным спасение человека. До Христа ни одна душа не карабкалась по горе. Вместе с Благовещением Святой Девы приходит давно ожидаемое решение:


Ch’ aperse il ciel del suo lungo divieto[30].
И с неба вековечный снял завет.


Как Ад и Рай, Чистилище образуется Любовью, однако, ради самого полного завершения «Огонь Святого Духа, что Любовь», мы должны ожидать Рая. Вся кантика проникнута ощущением Любви, вытекающим из первой песни:


Amor che ’l ciel governi[31].
Всего новей, Любовь, господь высот.


И в заключительной:


Amor che move il sole e l’ altre stelle[32].
Любовь, что движет солнце и светила.


Столь тонкое различие, которое можно скорее почувствовать, чем точно аргументировать, сказывается в определении Бернардом трех дней: «После двух дней он оживит нас, и на третий день он вознесет нас».
Итак, прежде чем разделить Мудрость Сына и его промысел, как ему представилось в суете Церкви, чтобы забыть грехи, Данте должен пройти через Лету, забыв грехи, представленные в Аде, и через Юно. На третий день он поднимется, ставши в предыдущие два дня:


Puro е disposto a salire a le stelle[33].
Чист и достоин посетить светила.


Альберт Великий заметил, что эти три дня выстраивались как дни Гнева, Милости и Славы. Таковы почти точные эпитеты для трех кругов «Божественной комедии». Снова возникают образы Создателя из Ветхого Завета, Того, Кто наиболее полно представляет Бога Гнева, Христа, являющегося воплощением Милости Господа и Святого Духа, спускающегося к апостолам в языках пламени, воплощающих его Божественную славу.
Бернард определял три дня «до Христа, при Христе и с Христом». Если мы ощутим время «до Христа» в смысле «без Христа», то эти три дня окажутся единственным определением для трех уже обозначенных царств. Далее, заимствуя обычную аналогию в отношении к последовательному подходу к славе, называя первый век Ночью, второй — Рассветом, Третий — Восходом (символы использовались Иоахимом), мы сможем добавить еще одну связь к нашей цепи соответствий.
Путешествие из Ада в Рай излагается подробно, чтобы «в зависимости от двух ведущих нас к нему различных путей, одного хорошего и другого наилучшего», что «приводит нас к более совершенному счастью и блаженству», завершиться в трех стадиях, ведущих из тьмы Ада к вечному свету небесному, следуя путем Августина, движением от плохого к хорошему, от хорошего к лучшему и от лучшего к совершенному («Как образцовое и поучительное превращение его жизни из нехорошей в хорошую, из хорошей в лучшую, а из лучшей в наилучшую не могло послужить более истинным тому свидетельством». — Пир, 1,2, 105–108).
Расположенное между ночью и днем, Чистилище, как состояние Милости, является рассветом. На протяжении путешествия, конечно, происходят кругообороты дня и ночи. Однако в смысле полного и постоянного дня, стоящего в Раю, стоит отметить, что Ад является единственной областью, где Данте путешествовал ночью, пользуясь покровом тьмы, равным образом вычисляя земной путь.


И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной[34].


Данте предстоит новый день, на следующий вечер он добирается до ворот Ада (А., III, 1). В полночь видит «город, нам представший» (А., VIII, 98–99). В полночь второго дня достигает края мира и императора царства.
В поисках упоминания о рассвете мы находим в «Аде» только Данте у подножия горы, явно ведущей из леса («Но к холмному приблизившись подножью». -А., I, 13–18).
Снова рассветет, когда Данте пройдет по земле к побережью острова Чистилище (А., XXIX, 139). На рассвете он достигает его ворот:
Маяк любви, прекрасная планета.
Затем следуют описания: «Зажгла восток улыбкою лучей», «восходит солнце», «Уже заря одолевала в споре // Нестойкий мрак» (Ч., I, 19–21, 107, 115), «Уже сближалось солнце» (Ч., II, 1–9).
Рассвет контрастирует с вечером у ворот Ада. На рассвете Данте достигает Земного рая: «В тот час, когда поет, зарю встречая, // Касатка» (Ч., IX, 13–14). Он вынужден провести предыдущую ночь на скалистом отроге.
Данте не поднимается к Вечному Раю до полудня. Как отмечает Альберт Великий, день с астрономической точки зрения начинается в полдень. Гарднер заметил: «Для мистиков луна многое значила, поскольку представляла небесное желание или божественное озарение, иногда — вечность» (Данте и Мистики).
Аквинский же говорит: «… Надлежит повести речь о совершенстве Самого Бога…Исследуются три [проблемы]: 1) совершенен ли Бог; 2) является ли Бог всецело совершенным, обладая в Себе совершенствами всех [вещей]; 3) можно ли называть творения подобными Богу» (Святой Фома Аквинский. Сумма теологии. Часть первая. М., 2006. С. 44, вопрос 4 «О совершенстве Бога»).
«1. Совершенным называется то, что как бы полностью произведено. Но Богу не подобает быть произведенным. Следовательно, и быть совершенным.
2. Кроме того, Бог есть первое начало вещей. Но начала вещей, как представляется, несовершенны: в самом деле, началом животного или растения является семя. Следовательно, Бог несовершенен.
3. Кроме того, выше показано, что сущность Бога есть самое бытие. Но само бытие, как представляется, наиболее несовершенно, поскольку наиболее обще и принимает все [последующие] добавления. Следовательно, Бог несовершенен» (Там же).
Похожие аналогии находим в трех разновидностях знания, представленных в «Божественной комедии». Данте направляется через Ад и Чистилище, ведомый естественным светом разума Вергилия. Так через столетия он приходит к познанию Господа. [На самом деле Вергилий сопровождает, но не ведет Данте через Чистилище] божественная истина нисходит на него в Земном Раю с помощью откровения Беатриче и устанавливается далее в аллегорических сценах. Затем в Раю его сознание возвышается по стадиям, в которых обнаруживается совершенная интуиция вещей.
Бонавентура пишет о душе, восходящей к Господу: «Таков трехдневный путь в пустыню» (чтобы мы могли пожертвовать Господу нашему Богу — Hex., III, 18). Перед нами также трехдневное просветление одного дня, где первое — вечер, второе — утро, третье — луна. Трехмерное существование вещей, разум, вещество, интеллект. Ведь говорится: «И сказал Бог: да будет так, и стало так» (Быт., 1). Таким образом, представляется трехмерная сущность во Христе, которая и есть наша лестница к разуму, телу, духовному и божественному.
Если Ад — перевернутый образ Неба, следует ожидать отрицательной триады, противоположной трем положительным качествам Божества. Противоположности Силы, Мудрости и Любви определяются Аквинским как Бессилие, Невежество и Злоба («Сумма теологии»). Ниже всего в пропасти Ада, противопоставленный высшей небесной точке, располагается образ антитроицы, трехликий: красный, черный и «бледный» (между желтым и белым).
В православии интерпретация значения этих ликов однозначна: красный представляет злобу, самое худшее, находится в центре, черный — невежество, белый — бессилие. Не ведающий света Христа Ад освещается красным огнем злобы.
Средневековая иконография не внесла ничего особенного в символизм цветов. Как отмечает Гилельм Дуранд (1230–1296; канонист и литургист, епископ) в книге «Зерцало судейское», «черные, красные и белые [средневековые белые одеяния всегда блеклые] одеяния развешивались над алтарями на Пасху, указывая, соответственно, на время до Закона, при Законе и во время Милости».
Встречается и другое традиционное значение этих цветов. С точки зрения традиции Христос вышел на поле и нашел трех червей, черного, белого и красного, и убил их (пересказано Томом Эденфордским из Хазельбаха, 1387–1464, приведено в «Истории магии» Торндайком).
Если три предателя, свешивающиеся изо рта, подходят к этой схеме, нам следует признать, что Данте имел в виду Иуду, наказанного более строго, и тем самым подчеркнуть злой умысел. Затем Брут, с точки зрения восхищения Данте Катоном, который предпочел «умереть, а не смотреть в лицо тирану», «возможно, считается греховным благодаря своему неведению» (Монархия, II, 5). Его направляет к предательству Кассий, сам бессильный без помощи Брута, позже убившего себя, услышав ложное сообщение о смерти Брута. В этой связи отметим описание, несколько расходящееся с общепринятым: «Кассий, телом коренастей», хотя и содержащее сарказм (А., XXXIV, 67).
Изучение «Ада» достаточное предупреждение тем, кто ищет практический порядок в «моральной системе» «темницы». Несмотря на это, Данте все же пришел к выводу, что злобу и бессилие, возможно, следует вполне справедливо воспринимать, во-первых, как причину первую — грехов, наказуемых в Дисе, во-вторых, причину несдержанности, карающуюся в пятом круге, где мораль искупает грех ереси между ними. Как он указывает, вовсе не по причине греха, равно как и существует наказание в Лимбе, где находятся все, кто в неодолимом невежестве:


Le tre sante
Virtu non si vestiro, e sanza vizio
conobber l’ altre e sequir tutte quante[35].
He облекся в три
Святые добродетели и строго
Блюл остальные, их нося внутри.


Почти такими же основательными, как и сама Троица в Средние века, считались три добродетели, с помощью которых достигалось спасение, Вера, Надежда и Любовь. Добродетель Любви настолько повсеместно ассоциировалась со Святым Духом, что эти два достоинства Третьей личности были неизменны. Поскольку все вещи предопределены в размерах и числе, Вера и Надежда обязательно определяются соответствующим образом, соотносясь с Отцом и Сыном. Так что три высочайшие добродетели могут принять архетипическую форму Одного, Двух и Трех. Отождествление представлено у Данте в окончательном видении трех кругов:


Ne la profonda е chiara sussistenza
de l’ alto lume parvermi tre giri
di tre colori e d’ una contenenza[36].
Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.
Один другим, казалось, отражен.


Цвета не приводятся, но задумываешься о том, разве они не такие же, какими были в Средние века, белыми, зелеными и красными добродетелями, как и представлены в процессиях Церкви.
Если три личности представляются цветами трех добродетелей, то три добродетели восходят к образу Троицы. Незадолго до окончательного видения Данте Теологические Добродетели представили Петр (Вера), Иаков (Надежда) и Иоанн (Любовь) (Р., XXV).
После исследования Данте Веры и Надежды все трое соединяются в круговом танце, предчувствуя последний образ Троицы: «Примкнул к двоим, которых, с нами рядом, // Любви горящей мчал круговорот» (Р., XXV, 108). Песня, сопровождающая их танец, представляет собой «del suon del trino spiro» — «смешенье трех дыханий нежный звук» (Р., XXV, 132).
«Дыхание», как он отмечает, троично, но не тройственно, таково сравнение дыхания и благодати, излюбленное выражение Данте в связи с обозначением Троицы.
Последовательность трех личностей сходна с последовательностью трех добродетелей. Следуя за Аквинским («Если быть точным, вера предшествует надежде… В последовательности поколений надежда предшествует любви. Любовь вытекает из надежды» — Сумма теологии), Данте рассказывает в «Пире», что Вера предшествует Надежде, которая в свою очередь предшествует Любви (П., III, 14).
В том же самом значении Отец является Создателем, prima virtu. Комментируя утверждение Августина, что Отец — Первоначало Всего Божества, Аквинский замечает: «Как Отец является тем, что предшествует другому, так и тот следует за Отцом, который есть Первоначало» (Сумма теологии).
Он продолжает: «Сын развивает свой разум, как развивается Слово, и Святой Дух развивает свою волю, что Любовь. Теперь любовь должна исходить из слова. Поскольку мы не любим ничего, пока не поймем разумом воплощение. Вот почему в этом роде проявляется то, что Святой Дух исходит из Сына».
Также признают, хотя члены Троицы не тождественны Господу, явно ощущается (возможно, это ощущение усилено учением Иоахима о трех веках, соответственно управлявшихся Отцом, Сыном и Святым Духом) первенство Отца над Сыном во временном проявлении трех личностей в человеке. Так Адам был создан Первой властью («Душа, всех прежде созданная». — Р., XXVI, 83) и сопровождает Отца. В только что возникших веках только Вера достаточна («В первоначальнейшие времена // Душа, еще невинная, бывала // Родительскою верой спасена». — Р., XXXII, 76–78).
Вслед за Павлом Данте заявляет о свидетельстве невидимых вещей, отчего Адам пал, как Люцифер, «не выждав озаренья, пал, незрел» (Р., XIX, 48; ср. с «Сияет луч, причем его приход // И заполненье целого совпали». — Ч., XXIX, 25–27).
Свет дается человеку вместе с пришествием Слова. Так Данте говорит о Христе: «Я вашу власть и волю ощущал; / Ваш свет мне в сердце силу излучал».
Но Сын появляется только в шестом веке мира, став посредником между Богом-Отцом и грешными людьми. Он является Надеждой мира: «Освяти их истиною Твоею, слово Твое есть истина» (1 Пн., 17). «Ибо закон ничего не довел до совершенства; но вводится лучшая надежда, посредством которой мы приближаемся к Богу» (Евр., 7: 19).
Не меньшее значение имеет то, что именно Данте первым увидел двойного зверя, отраженного в зеленых глазах Беатриче: «Вонзили взгляд мой в очи Беатриче» (Ч., XXXI, 121). Третье излучение, Любовь, или Святой Дух, спускается на апостолов на Троицын день после появления Сына.
Грядущая добродетель воплощается в образе процессии священнослужителей. Двадцать четыре ветхозаветных патриарха носят одежды цвета белой лилии Веры:


Под чудной сенью шло двенадцать чет
Маститых старцев, двигаясь степенно,
И каждого венчал лилейный цвет[37].


За ними следуют четыре евангелиста, окружающих колесницу, и Грифон Христа, увенчанный зелеными венками Надежды:


Как вслед светилам вставшие светила,
Четыре зверя взор мой различил,
Их лбы листва зеленая обвила[38].


В конце процессии семь Новых фигур из Завета, чьи гирлянды красного цвета обозначают Любовь:


Все семь от первых ризами своими
Не отличались, но взамен лилей,
Венчали розы наравне с другими[39].


Cпасибо сказано
Вернуться к началу
 Профиль  
 Заголовок сообщения: Re: Красота порядка — Данте
СообщениеДобавлено: 16 дек 2017, 15:02 
Администратор
 


Зарегистрирован: 15 мар 2013, 21:26
Сообщений: 44088
Откуда: из загадочной страны:)
Медали: 66
Cпасибо сказано: 9929
Спасибо получено:
101845 раз в 28406 сообщениях
Магическое направление:: Руническая магия
Очков репутации: 73944

Добавить
Поскольку мы имеем дело лишь с установленной Данте концепцией вечной истины, большая часть суждений подверглась обсуждению средневековыми теологами. Нам не приходится прибегать к дополнительным источникам, пытаясь установить функции трех дам, Марии, Лючии, Беатриче.
Мария — земная мать Христа. Беатриче — земное отражение Небесного Блаженства. Лючию, скорее всего, следует отождествлять со святой Лючией Сиракузской, хотя прямых отсылок у Данте нет. По крайней мере, ее появление вместе с Марией и Беатриче указывает на то, что она также воплощает некую обожествленную земную женщину. Исходя из концепции Беатриче, можно предположить, что все трое являют собой чудесное земное воплощение небесной истины. Соответственно, они в некотором роде должны совпадать с замыслом Одного, Двух и Трех.
Несложно увидеть Марию в Едином. Она — мать Христа, а Создатель — Отец. В двойственной природе Христа ей отводится земная часть, и ее материнство соответствует Созидательной Власти Отца.
В «Божественной комедии» она для Данте символизирует поиски путей к спасению. В равной степени как порядок добродетелей вытекает от Веры к Надежде и затем к Любви, так и Мария призывает Лючию, которая направляет Беатриче.
Этимологически «Лючия» означает «носящая свет», то есть посредник, корреспондирующий значение Сына как несущего Надежду. Поскольку свет является воплощением добродетели, она по своей функции сопоставима с Отцом и Мудростью. В этой связи интересно заметить, что дважды в «Аде» Данте говорит о свете веры, который несет Христос:
Я там, где свет немотствует всегда[40]. Христос является Словом Отца и «Светом Мира».
Ее область определенно та, где Чистилище устанавливается благодаря посредничеству Христа. Там Надежда явно воспринимается как сходная со светом:


Di retro a quel condotto
che speranza mi dava e facea lume[41].
Вослед вождю, который
Дарил мне свет и чаянье высот.


В конце поэмы Беатриче легко распознается как Любовь. Когда она появляется перед Данте в небесном Раю, хотя и одетая в белую вуаль веры и зеленую мантию надежды, ее главный цвет «огненно-алый» (Ч., XXX, 31–33):


В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина, облачена
В зеленый плащ и в платье огненно-алом.


В «Божественной комедии» она существует не для себя, а для других (Пир, III, 14, 136).
Истинная любовь к Беатриче определяется в «Новой жизни». Бесспорно, о той же любви говорится в «Аде»:


Disse: Beatrice, loda di Dio vera,
Che non soccorri quei che t’ amo tanto
ch’ usci per te de la volgare schiere?[42]
О, Беатриче, помоги усилью
Того, который из любви к тебе
Возвысился над повседневной былью.


До этого Беатриче говорила Вергилию:


Amor mi mosse, che mi fa parlare[43].
Меня сюда из милого мне края
Свела любовь; я говорю любя.


В «Пире» встречаем другое выражение, связанное с Троицей, «путь истины и света», что сопоставимо со словами Иоанна: «Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине» (Пн., 14: 6), позволяя дальше прояснить функции трех дам. Мария — истина, «не испытывающая ошибок». Лючия — свет, как та Лючия, которая появляется в античистилище, чтобы перенести спящего Данте к входу в Чистилище, открывая ему тяжкий путь к Земному Раю.


Когда заря была уже светла,
А ты дремал душой, в цветах почия
Среди долины, женщина пришла,


И так она сказала: «Я Лючия;
Чтобы тому, кто спит, помочь верней,
Его сама хочу перенести я»[44].


Беатриче — путь, «по которому мы перемещаемся к блаженству бессмертия». Эта истина подтверждается в соответствующем продвижении Данте вместе с Беатриче в Раю.
В последующих комментариях по поводу самой известной триады «Божественной комедии» я попытался передать мои собственные ощущения сложных внутренних отношений всех выражений факта Троицы. Большинство отношений, на которые я указываю, прямо или косвенно вытекают из трудов предыдущих комментаторов Данте, часто расходящихся друг с другом. Все же, с моей точки зрения, они одновременно и частично верны, и частично неверны.
Некоторые, например, отождествляют трех дам с Властью, Мудростью и Любовью, другие — с Верой, Надеждой и Любовью. Я уверен, оба соотношения верны, ни одно из них не является исчерпывающим. Чтобы окончательно прояснить обсуждаемую тему, необходимо, чтобы члены всех триад рассматривались как выражение Одного, Двух и Трех. Перечисляя их именно в таком порядке, возможно, станет более ясным общее соответствие, вероятнее, четче, чем я смог выразить на отдельных примерах.



Перед нами один из величайших средневековых парадоксов, что Единство Троицы недейственно без включения несовершенной дуады, особенным образом воплотившейся во второй личности:


Ma tre persone in divina natura,
ed in una persona esse a l’umana[45].
Но в божеской природе три лица
И в ней, единой, смертная слияна.


Двойственность второй личности — образ, чья соотнесенность с кругом стала той безусловной тайной, которую попытался постичь Данте.
Значение символа подробно описано в «Сумме теологии» Аквинского. История средневековой христологии обозначается им как непрекращающаяся попытка осветить этот парадокс. Совершенство Господа в своих сущностях никак не допускало намеков об обратном. С другой стороны, доктрина примирения с Богом, с церковью требовала, чтобы Сын вобрал в себя несовершенство человека: «In quantum homo, in tantum mediator». Теологи успешно решали проблему, игнорируя ее, так что «в учении о личности Христа человек (homo) почти полностью устранялся, хотя в христианском вероучении эта ипостась заняла ведущее место».
Аквинский придерживался мнения, что союз Бога-человека реален, но не с точки зрения проявления божественной сущности, а только с позиции сущности человека. Однако, даже учитывая все обстоятельства, это только заменяет один парадокс на другой. Пока, наконец, не появился Данте, чтобы поверить, что человеческий интеллект решил или может решить обозначенную проблему.


Хотел постичь, как сочетаны были
Лицо и круг в слиянии своем;
Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,


Неся свершенье всех его усилий[46].


Несколько отличная, но столь же сложная проблема связана с происхождением Христа, Сына человеческого и Сына Господа, а значит, равного Господу.
Сравним:


Поистине безумные слова —
Что постижима разумом стихия
Единого в трех лицах естества![47]


Все же сложность понимания, без сомнения, заключается в том, что образ (двойственный, несовершенный) соотносится с кругом (совершенным духовно). Не приходится сомневаться и в том, что эта поддающаяся искажениям мораль смешивается (в Боге-человеке) с неразделимостью Троицы. Возвеличивая Бога-человека как архетип космического дуализма, Средние века избежали манихейского противопоставления двух антагонистических начал, добра и зла.
Следовательно, это первый принцип, на котором Данте основывает гармонию материи и формы. Два прямо противоположных начала воспринимались активными во всем космосе, в Средние века проявление их оппозиции определялось во многом более четко, чем выражение самой Троицы.
Если мы проникнемся духом дуализма Данте, сможем представить схематическое расположение этих дуад в схеме Гуго Сен-Викторского. Из каждой пары один член всегда превосходит другой, поскольку один всегда относительно совершенен, неразрушим, а другой несовершенен и разрушим. Получаем следующее:

В перечне показано общераспространенное средневековое представление о различиях между совершенством духа и несовершенством материи. То же различие прослеживается в отмеченном Бонавентурой контрасте божественного и морального качеств. В его компиляцию дуад включены такие моральные качества, как недостаток, зло, коррумпированность и изменчивость, противоположные Красоте, Добру, Неподкупности и Неизменности.
То, что Данте принимал это различие (впрочем, почему бы и нет?), отчетливо проявляется, как мы могли подметить, на страницах его дидактических трактатов. В «Пире» он постоянно обозначает или проводит различие между активной и созерцательной деятельностью (Пир, II, 5, 66–70; IV, 17, 85–89; XXII, 103–116), материей и духом (II, 15, 95-102), телом и душой (I, 1, 16–18; III, 14; IV, 21).
Когда подходит к своему излюбленному предмету о необходимости двойственной роли католической церкви, он естественно отождествляет активное начало со светской жизнью. Традиционное подтверждение данного различия выводится из макрокосмической двойственности солнца и луны как двух светил, а не одного. Аналогия воплощается в заключении V Послания.
К сожалению, для концепции Данте Иннокентий III использовал тот же самый образ, чтобы доказать подчинение государства Церкви, основывая свое сравнение на том, что одно светило берет свой свет от другого.
На этот довод Данте отвечает довольно сбивчиво:
1) солнце и луна не представляют Церковь и империю, поскольку Церковь и империя были созданы до падения и даже до создания человека;
2) даже если придерживаться отмеченной аналогии, государство может вывести свой свет из Церкви, не получая власти от Церкви, поскольку луна выводит свой свет от солнца, но существует независимо.
Данте был склонен признать, что Церковь благороднее государства, созерцательная жизнь выше активной и божественный характер Христа превосходит сущность человека. Однако превосходство не означает самодержавия, напротив, члены каждой дуады прямо противоположны, связанные общим антагонизмом.
Сливаясь друг с другом, они не достигают гармонии, напротив, подчиняются Единому, из которого вытекает их двойственность (Монархия, III). Образ, согласно представлению Данте, не утрачивает своей идентичности, но поглощается кругом. Очевидно, Данте опасался умозаключений, связанных с аналогией солнца — луны. Он, как мог, выступал против осознаваемой им мощи аргументации Иннокентия. Поэтому переменил аналогию на два солнца:


Soleva Roma, che ’l buon feo,
due soli aver, che l’ una e l’ altra strada
facean vedere, e del mondo e di Deo[48].
Рим, давший миру наилучший строй,
Имел два солнца, так что видно было,
Где божий путь лежит и где мирской.


Настойчивая проповедь двойственности, бесспорно, вдохновлялась представлением, что каждый двойственный образец во Вселенной являлся дополнительным аргументом в пользу двойного правления Церкви и государства. Ведь каждую конкретную дуаду следовало понимать исключительно как индивидуальное выражение Всеобщей двойственности, согласно видению Данте Господа, где образ и форма связываются воедино.
Также верно, что всякое двойственное число, даже архетипическое, несовершенно в отношении к Единству (или Троичности). Так что совершенный член всякого двойственного числа несовершенен в отношении высшей реальности. Светская жизнь — земная, несовершенная, активная по сравнению с созерцательным, духовным совершенством Церкви.
Земная Церковь несовершенна, активна в сравнении с Церковью Небесной. В «Пире» Данте называет основные добродетели активными по сравнению с умозрительными добродетелями (Пир, IV, 22, 201–206). Однако в «Монархии» кардинал и интеллектуальные добродетели рассматриваются вместе как активные в сравнении с созерцательными теологическими добродетелями (Монархия, III, 16, 53–63).
Ощущение согласованности всей двойственности, возможно, лучше всего проявляется в средневековых символах правого и левого, чьи окончательные определения разрешаются в соответствии с фактом, что правое более совершенно, а левое стоит ниже. Концепция унаследована из глубокой древности.
В Бытии Авраам отправился направо, а Лот налево (Быт., 13: 9), Христос распорядился, чтобы овцы стояли справа от него, козлы — слева (Мф., 25: 33). В соответствии с традицией Дионисий сделал правую часть божественной, а левую — дьявольской.
Как отмечает Рабан Мавр, левое указывает на земную, плотскую, порочную жизнь, безнравственных ангелов и людей.
Принятие Данте этого образа прежде всего отразилось в его контрастных путешествиях через Ад и Чистилище. В Аду его путь идет налево. Когда он и Вергилий останавливаются перед Дисом, ангел приходит им на помощь, двигая левой рукой перед ним (А., IX, 83).
В Чистилище, двигаясь ближе к Божеству, свои шаги он всегда направляет вправо. В пышных процессиях Церкви в Земном раю четыре основные добродетели располагаются с левой стороны колесницы и три, «которые сильнее сияют», находятся справа (Ч., XXIX, 121–132).
Перед нами двойственность действия и созерцания заменяется двойственностью добра и зла, значит, двойственность и использует тот же самый символ. Колесница Церкви покоится на левом и правом колесе, значение проясняется, когда два колеса снова появляются в небе солнца, одно содержит Бонавентуру, который размещен «с заботой левой рукой», что, похоже, здесь воплощает активную жизнь (Р., XII, 127, ср. со строками 106–111), выбор доминиканцев.
Интерпретация «заботой левой рукой» основывается на определении Бонавентуры двух колес колесницы, доминиканской и францисканской (Р., XII, 31-111). Подтверждение — те же самые колеса. По поводу количества двух колес в небе солнца Фомой и Бонавентурой подразумеваются обширные отсылки к доминиканцам и францисканцам. Правая и левая стороны колесницы определяются разделением добродетелей на активную (слева) и созерцательную (справа). Закономерно появляется отсылка на «левостороннюю заботу», похоже, она тоже восходит к общему образу.
Великий старец с Крита, смотревший на Рим, как в зеркало, стоит на двух ногах (А., XIV, 103–111).
Если ноги интерпретировать как Церковь и государство, глиняная нога (правая) должна символизировать Церковь. В данном случае зло, основные добродетели, активная жизнь и империя определяются как левое, когда противопоставляются теологическим добродетелям, созерцательной жизни и Церкви.
К отмеченной группе двойственности могут быть добавлены Ветхий и Новый Завет: Ветхий, левый, относительно несовершенный, и Новый, правый, относительно совершенный. Ведь, в соответствии с Аквинским, Старый закон был дан человеку несовершенному, еще не получившему духовного благоволения. Он состоит из временных обещаний. Новый закон, напротив, исключительно духовен (Сумма теологии, II–I, 106–107).
Интерпретации чуда хлебов и рыбы, пяти хлебов обычно относились к категории левого, отождествляясь с благочестивыми делами, пятью чувствами, активной жизнью, евреями, Ветхим Заветом, Старым законом. Таков образец, к которому прикреплены ключи многих двойственных чисел «Божественной комедии».
Одним из самых инклюзивных (включающих множество предметов), а для Данте самым значимым двойственным оказалось число, включавшее две жизни, активную и созерцательную. Активная касалась в основном любви к ближнему, созерцательная связывалась с любовью к Господу.
Поскольку Данте верил, что гармонические действия этих двух жизней (примером служат Церковь и государство) необходимы для людского счастья, то подходят к его дидактической задаче не только рассеять непосредственные нравоучения, но и показать их взаимодействие на протяжении всего текста «Божественной комедии». Они позволили также описать его столкновения с различными выражениями действия и показать процесс созерцания во время его путешествия через три области.
Фактически во время всего путешествия спутниками Данте были Вергилий и Беатриче. Беатриче обладала явным значением небесности, церковности. В отличие от нее Вергилий, поборник Рима, вполне вероятно, представлял государство. Или, в более ординарной интерпретации, Беатриче, как Откровение, относится вместе с теологическими добродетелями к созерцанию, располагаясь в Раю во время пышной процессии с правой стороны колесницы. Вергилий же, как Разум, занимает свое место вместе с основными, активными добродетелями.
Предназначенной Вергилию обителью в Лимбе становится Благородный замок, который можно рассматривать как духовное воплощение языческого Рима. Данте настаивал на божественной предопределенности величия Древнего Рима. Но он также настаивал на том, что добродетельное правительство не может существовать без четкого разграничения материального и духовного благосостояния.
Следовательно, в Благородном замке устанавливается именно данное различие, активная или гражданская жизнь представляется такими деятелями, как Цезарь, Брут, Камилла (А., IV, 121–129). Умственная жизнь (должна быть языческим аналогом созерцательной) символизируется Сократом, Платоном и Аристотелем (А., IV, 130–144).
Чистилище еще более последовательно наполнено подобной двойственностью. Мы уже отмечали сходство этой области с земной жизнью человека, который «один лишь занимает промежуточное положение между тленным и нетленным» (Монархия, III, 16, 30–33).
Здесь встречаются Вергилий и Беатриче. Тут же смертность смешивается с бессмертием и семью добродетелям противопоставляются семь пороков. Таким образом, получается, что 7 становится образом человека, составленным из четырех тел и трех душ. 4 считается активным, созерцательным. Иначе говоря, земная жизнь представлена четырьмя основными добродетелями.
Теологические добродетели обладают преимуществом над духовной или созерцательной жизнью. В Чистилище Данте деятелен весь день, а перед рассветом, до начала активного дня, погружается в сон. Соответственно, три звезды, сиявшие ночью как обозначение света («Три этих ярких света»), остаются весь день над горизонтом, в то время как четыре звезды, освещающие лицо Катона, заходят.


Те, что ты видел до рассвета,
Склонились, все четыре, в должный срок;
На смену им взошло трехзвездье это[49].


На первом уступе Чистилища приводятся три примера покорности в образах Траяна, Марии и Давида. В этих трех фигурах можно увидеть телесно-духовную, активно-созерцательную двойственность. Траян, Язычник, император, представляет активную, или земную жизнь. Давид, еврей, предок Церкви и Христа, являет собой образ певца Святого Духа (Монархия, III, 4, 84–87).


Святого духа некогда воспел[50].


Отношение подкрепляется в «Пире», где две строки нисхождения выводятся от Энея к Риму и государству (активному), линия же Давида продолжается до Христа и Церкви (созерцательному) (Пир, IV, 5).
В Марии, матери Бога, линия связывает первого и второго. В земной жизни она представляет телесную сущность Христа, как Царица Небесная являет подходящий символ духовной жизни. Соответственно, Мария и активная, и созерцательная, как говорит Альберт Великий, «подобно ангелам». Последующие уступы Чистилища следуют той же схеме, представляя примеры добродетелей. Римская добродетель иллюстрируется Орестом, Писистратом, Цезарем, Фабрицием, римскими женщинами, Дианой (типичной обитательницей Лимба). Церковная добродетель — Христом, святым Стефаном, святым Николаем и Даниилом (жителями Рая).
Вряд ли стоит считать римскими жителями Писистрата, Ореста и Диану. Они римляне только в том смысле, что Аристотель и Платон являются римлянами, то есть внесли свой вклад в языческую римскую культуру, которая породила совершенство гражданской жизни в Римской империи (которое Данте хотел видеть восстановленным). В том же смысле, как Давид и Даниил, евреи, являлись предшественниками и духовными членами Церкви Данте.
Когда он прошел через опыт седьмого уступа, грезил о Лие и Рахили, представленных в Ветхом Завете, воплощающих разновидности действия и созерцания. Затем Данте увенчивается короной (символизирует государство) и митрой (символ Церкви).
Когда он достигает Земного Рая, его сон претворяется в образах Матильды и Беатриче.
Описание Матильды, поющей и собирающей цветы («Явилась женщина, и шла одна, // И пела, отбирая цвет от цвета». — Ч., XXVIII, 40–42), не оставляет никаких сомнений в ее символическом тождестве с Лией, которая осуществляет похожую деятельность («Я — Лия, и, прекрасными руками // Плетя венок, я здесь брожу одна». — Ч., XXVII, 97–99). Следовательно, Матильда предстает земным активным элементом в его совершенном виде в саду Эдема.
Спускаясь с Неба, Беатриче представляет дух Господа в облике, привнесенном человеку в том саду и позже в мир в образе Христа. Следовательно, на восходе солнца-Света, облеченного тремя теологическими добродетелями, Беатриче восклицает: «Benedictus qui venis!» (А., XXX, 19–33). Перед нами явно образ земного действия и созерцания в своей самой совершенной форме.
Как Данте перемещается от Матильды к Беатриче, от Леты (забвение Зла) к Эноэ (познание Добра), от четырех звезд к трем звездам, так и в Эдеме он двигается от танца четырех основных добродетелей (активного) к более завершенной духовности трех божественных добродетелей (А., XXXI, 103–111).
Земной Рай и воинствующая Церковь активны в своей нераздельности в сравнении с Раем Небесным. Однако даже символическая протяженность Небесного Рая через девять сфер, которая, как следует ожидать, созерцательна, содержит крест Марса, лестницу Созерцания, орла Империи и тройные круги Божества. Окончательное Совершенство не наступит, пока превознесенное тело не присоединится к душе:


Come la carne gloriosa e santa
fia rivestita, la nostra persona
piu grata fia per esser tutta quanta[51].
Когда святое в новой славе тело
Нас облечет, то наше существо
Прекрасней станет, завершась всецело.


Ангелы осуществляют две функции: созерцание Господа и движение небес, причем обе функции и активны, и созерцательны (Пир, II, 6). К тому же простая двойственность должна присутствовать в Небесной Розе Триумфа Церкви. Ее Цельный образ находится в центре, так и должно быть, она — символ пастырства Христа. Следовательно, Роза Христа принимает свойства природы двойственности второй личности.
Самое очевидное деление Розы описано Бернардом в виде отделения Ветхого Завета от Нового. В первой половине Розы сидят те, кто верит в приход Христа, во второй — те, кто поклоняется Христу, Который пришел.
На самой верхней ступени, очевидно на линии, разделяющей две группы, диаметрально напротив друг друга располагаются Мария и Иоанн Креститель.
В «примерах» Чистилища Мария выступает как примиритель противоположных типов и здесь выполняет ту же функцию, подчиняясь Иоанну Крестителю, который воплощает связь между веками, являясь как предтечей Христа, так и его последователем. Между Марией и Иоанном на стороне Ветхого Завета обозначены фигуры Адама, Моисея и Анны.
Со стороны Нового Завета — Петр, Иоанн (Божественный) и Лючия. Ниже Марии Ева (ряд второй), Рахиль и позади нее Беатриче (третий), Сара (четвертый), Ребекка (пятый), Юдифь (шестой) и Руфь (седьмой).
Соединение ветхозаветной Рахили и новозаветной Беатриче воплощает разделительную линию, проходящую между ними.
Соответственно, можем представить группу вокруг Марии следующим образом:

Более привычно расположение этих персонажей по линии от Евы к Руфи, как раз под Марией. Таким образом, Мария явно относилась к Ветхому Завету. На противоположной стороне отчетливо распознается Иоанн, предшественник Христа, который, очевидно, относится к Новому Завету.
Насколько данное различие спорно, не совсем ясно, особенно в выводах, касающихся Марии, Царицы Небесной, подчиняющейся Иоанну, поскольку Ветхий Завет всегда считался менее продвинутым, чем Новый. Соседние личности, Адам, ветхозаветный прародитель людей, и Петр, человеческий устроитель Церкви, также воплощают Марию (как образ Чистилища), скорее как проводника, чем как члена той или другой группы.
С противоположной стороны Розы фигуры, окружающие Иоанна, располагаются в аналогичной последовательности:

В данном случае, по сравнению с Ветхим Заветом, где фигуры располагаются под Марией, упор сделан на его личностях. Различие тотчас приковывает внимание к Беатриче, устроившейся рядом с Рахилью. То, что Лия и Рахиль как типы действия и созерцания всегда объединялись, а Лия здесь заменяется Беатриче, позволяет выявить иную двойственность, проявляющуюся в Розе. В равной степени они обеспечивают самое точное отличие функции Беатриче.
Итак, она всегда определяется символом Любви и Святого Духа. Здесь связь Беатриче и Рахиль приковывает внимание к тому, что она не только символ Любви. Обе являют воплощение Любви, небесной и к ближнему.
В том же смысле Рахиль и Беатриче служат примером милости, благодаря которой человека влечет к Господу и добровольной милости, когда человек приводит к Господу своего ближнего, или, как указывает Данте, Милость ищет Бога и человека (Монархия, I, 11, 103–104).
Сложность этой части образной системы «Божественной комедии» вытекает из концепции восприятия Данте Беатриче как чуда, воплощения земного совершенства. Выступая выразителем Церкви Воинствующей, несмотря на то что ее эмблематичным цветом является красный цвет Любви, она временно в равной степени принимает белый и зеленый, цвета Веры и Надежды, подобно совокупности основных добродетелей.
Ее формальное место в Вечном Образце следует определить как «активность Милосердия», с помощью которой человек ведет ближнего своего к Господу, в отличие от Рахили, никогда не сворачивающей от своего установленного созерцания, посредством чего человек направляется к Господу.
Сравним в «Чистилище»:


Ближайший к ним любви венец прекрасный
Сплели Престолы божьего лица;
На них закончен первый сонм трехчастный[52].


В «Божественной комедии», как и в «Новой жизни», она активная направляющая рука Данте. В начале «Божественной комедии» она покидает свое место рядом с Рахилью (А., II, 101–102), действует во спасение Данте и только после завершения своей миссии возвращается к не меняющей своего места Рахили.
Беатриче появляется перед Данте в «Небесном рае», расположенном слева от колесницы (Ч., XXX, 61, 100–101), сопровождаемая четырьмя основными добродетелями, которым предопределено быть ее служанками (Ч., XXXI, 107–108). Так, перед ее рождением предопределяется ее положение в архетипической модели.
Напротив Беатриче на третьей ступени Розы находится созерцательный Бенедикт, самая яркая жемчужина любви в небе созерцания (Р., XXII, 28–32), названный Иоахимом предтечей века Любви. Когда Данте при виде Розы подумал о Беатриче, вместо нее он увидел созерцающих Бернарда: Беатриче и Рахиль, Беатриче и Бенедикта, Беатриче и Бернарда.
Данте, постепенно приближающийся к видению Божественного Порядка, сначала видит Беатриче земными глазами («очами телесными»). В реальной жизни ее предопределенная активная миссия состоит в даровании милосердия. Одновременно она представляет для него суть созерцания, которую он позже отклоняет.
Беатриче по отношению к этой жизни созерцательна, а по отношению к небу активна. Созерцательна по отношению к Матильде в Земном Раю, но активна — к Рахили в Небесном. В своей роли она передает небесное созерцание моральной активности, имея перед собой Рахиль, наставляя Данте активной добродетелью:


Merrenti a li occhi suoi; ma nel giocondo
luma ch’ e dentro aguzzeranno i tuoi
le tre di la, che miran piu profondo[53].
Ты будешь нами перед ней поставлен,
Но вникнешь в свет ее отрадных глаз
Среди тех трех, чей взор острей направлен.


Итак, Данте, двигающийся от основных точек к теологическим добродетелям, от Чистилища к Небу, в конечном счете перемещается от Беатриче к Бернарду, чтобы осуществить свое желание и добиться окончательной цели (Р., XXXI, 67). Именно Бернард направляет взор Данте через лабиринт Розы, где «внутренний свет» Беатриче рядом с ней в образе Рахили, и Данте, наконец, благополучно поднимается, постигая различие между ними.
Так две доминирующие двойственности представлены в видении Розы: Ветхий Завет и Новый Завет, Действие и Созерцание, последнее предвещается присутствием образцов государства и Церкви; Генрих, державный правитель agosta (P., XXX, 136), Мария, Царица Небесная, Регина (Р., XXXIII, 34), Августа (Р., XXXII, 119).
В объединенном числовом устройстве двух противоположных групп персонажей также содержится намек на их двойственность. Упомянутые лица верхних рядов приведенных выше двух схем общим числом 8 — число крещения и обновления, — поименованные члены нижних частей схем числом 10, как будто в образе Декалога (десяти заповедей), или Ветхого Завета, коронованные, или реализованные Новым Заветом, обновлены Христом.
Все сказанное — не более чем числовое совпадение, однако возможность его подразумевается возвышением деления 10 на 7 и 3, обычные части заповедей.
Высшая двойственность, двойственность духовной жизни, получает свое символическое выражение в тех частях «Божественной комедии», где преобладает Церковь Христа. Оно представлено в виде процессии Церкви воинствующей, в Розе Церкви Торжествующей и между ними двумя в кругах образа Солнца, символа Света Христа.
Каждый из двух кругов (которые касаются нас в этот момент) состоит из 12 светочей, обстоятельство, которое сразу же предполагает 12 средних веков, 12 патриархов или колен Израилевых и 12 апостолов. Гарднер считает, что эти круги представляют порядок мироустройства, по Франциску и Доминику:


L’ un fu tutto serafico in ardore;
l’ altro per sapienza in terra fue
di cherubica luce uno splendore[54].
Один пылал пыланьем серафима;
В другом казалась мудрость так светла,
Что он блистал сияньем херувима.


Один, ангельский, включая Бонавентуру «и все, что слева», предвидится по своим свойствам созерцательным, ближайший к Церкви Торжествующей и Рахиль (Р., XII, 128). Другой, херувим, изображен в активной учительской функции Церкви Воинствующей, утверждающей «мудрость на земле», Беатриче.
С этими кругами корреспондирует постоянная убежденность Данте, что эта двойственность, вездесущая в духовном мире, является образцом, которому земной мир должен следовать. Здесь взаимосвязь Церкви и государства вместе с созерцанием и действием проявляется включением личностей из Ветхого Завета. Они отличны от остальных, учитывая названную причину. В активном круге херувимов находится Соломон, именованный как вершина царской мудрости (Р., XIII, 104). В созерцательном круге ангельский (серафимов) голос Господа относится к тому же правителю.
Самый необычный, поразительный образ двойственности Церкви-государства находится в шестом небе, в небе Юпитера и Орла. Данте стал шестым певцом Орла (А., IV, 102). Шестой век — век земного совершенства, который предсказали многие суетные пророки, такие как осужденный Постил из Апокалипсиса, определенный Пьером Оливи. В 19-й песни повествуется о том, что в этом небе из всех небес изготовила свое зеркало Божественная Справедливость.
Здесь «сверкающее пламя Святого Духа» воплощается в пророческом предупреждении: «Diligite justitiam qui judi-catis terram» («Судите праведно, земные судьи»), повторяющемся на страницах «Божественной комедии», «Пира» и «Монархии» как подтверждение сказанному. Буква «М», предполагающая геральдическую форму Орла, может обозначать Марию, Монархию или число 1000, которое представляет завершающую границу чисел и символ совершенства. В двух крыльях, идущих вниз черт «М», также изображены два ответвления митры епископа, Ветхий и Новый Завет.
Далее Данте информирует читателя, что буквы всей фразы составляют число 35. Вероятно, это исключительно нецелесообразная информация, ибо вряд ли здесь не присутствует числовой символизм.
Верно, что 35 является кульминацией жизни и установленным возрастом Данте в момент путешествия, однако связь между этими соответствиями и соответствием Орла не такая явная. К счастью, существует иная возможность, поскольку личности в Божественной процессии представляют книги Ветхого и Нового Завета числом 35. Благодаря указанной тождественности Правосудие Орла соотносится с Правосудием Рая и Орел Монархии получает своего двойника в процессии.
Правосудие Орла включает правосудие Розы и гармонию всех земных двойственностей, подобно Воинствующей Церкви, Ветхий и Новый Завет, блаженство человека, действие и созерцание или, более узко, светскую и духовную жизнь, государство и Церковь.
С точки зрения Орла две линии ведут от Давида и Энея к Церкви Христа и Римской империи. Зрачок глаза, внутренний свет, как замечает Давид, «il cantor de lo Spirito Santo» («Святого духа некогда воспел». - P., XX, 38).
Свод века составлен из пяти светских личностей. Четыре из них — правители, пятый — Рифей, троянский воин, который любил правосудие и, как троянец, относился к предкам Рима.
Мы снова видим веру Данте в действие и созерцание, государство и Церковь, Ветхий и Новый Завет как варианты архетипической Двойственности. Если союз двух заветов, Ветхого и Нового, и союз двух жизней, активной и созерцательной, создаст Церковь Воинствующую и Церковь Торжествующую, это будет


Segno
che fe i Romani al mondo reverendi[55].
Знак чудесный,
Принесший Риму честь в былые дни.


В шестой сфере находится Орел империи, поднимающийся из седьмой к возрождению в восьмой, являющейся лестницей созерцания. Если Кангранде действительно является veltro, на которого Данте возлагал свои надежды, именно для Данте дополнительным доказательством его избрания становятся два образа действия и созерцания, олицетворяющиеся в образе Ломбардца:


Che ’n su la scala porta il santo uccello[56].
С орлом святым над лестницей в гербе.


В Чистилище личность Беатриче (Церковь) находится на вершине горы, дополняемой тем, что римлянин Катон (государство) располагается у ее подножия, рай Церкви имеет своих предшественников в языческом Рае Лимба, семь стен которого напоминают о семи холмах города Рима, управлявшегося семью царями (Пир, IV, 5, 88–96).
Представляя единство Церкви и государства как неотъемлемую часть божественно устроенного плана, Данте показывает, что его вера в Вечный образец носит практический и философский характер. Справедливое управление мирскими делами — залог правления независимой Церкви и независимого государства. Однако определенность существования Божественного плана побуждает его сделать следующий шаг и предсказать:
1. Это состояние земного совершенства, обозначенное двойственной ролью Церкви и государства, возможно лишь в перспективе (Монархия, II, 12, 21–23; III, 3; Ч., XXXIII, 37–51).
2. Совершенство будет соответствовать Верховному образцу (Монархия, III, 2, 29–32).
3. Оно скоро наступит (Пир, II, 15, 115–118; Ч., XXXIII, 49; Р., XXX, 132–133).
Если следовать Божественному образцу, цифровая логика подтверждает, что конец вскоре наступит и мир земной увидит три Золотых века (совершенные три) вместе с двумя несовершенными периодами между ними (несовершенные два). Теория, очевидно, затрагивает два цикла, в каждом из которых состояние совершенства сопровождается периодом отступления, чтобы, в свою очередь, восстановиться возвращением к совершенному. Я убежден, эти два совершенных цикла точно представлены в «Божественной комедии».
Первый цикл представлен тремя ступенями к Чистилищу. Первая из белого мрамора — невинность сада Эдема, Золотой век (Ч., XXII, 148). Вторая — темная и надломившаяся — символизирует «печальные времена», которые сопровождают приход змея в сад, «времена» представлены в Розе Моисеем.
Третья — красный — искупление, вызванное страстью Христа (Ч., IX, 76-102). Приход Христа вел к основанию Церкви, и правление Христа распознавалось в двух солнцах Рима, каждое ярко сияло в счастливое время искупления. Ведь «мы не найдем мгновения, когда мир повсюду совершенно спокоен, кроме как при божественном монархе Августе, когда существовала совершенная монархия» (Монархия, I, 16), так же как Христос не представлял совершенную Церковь.
«Павел назвал это блаженнейшее состояние «полнотою времен». Поистине время и во времени сущее было тогда полным, ибо ни одно средство нашего счастья не лишено было своего попечителя» (Монархия, I, 17–22).
Однако второе совершенство было одновременно отражением первоначального совершенства, «возвращением из изгнанья» (Р., VII, 31–39), ибо мир отклонился от пути истинного и добродетельной жизни, что иллюстрирует суетность Церкви в раю Адама.
Реальное возвращение к первоначальному совершенству проходит перед глазами Данте, по мере того как Церковь возвращается с движением солнца или назад во времени и присоединяется к кресту Христа в сегодня непродуктивном дереве Адама, который вслед за этим вновь возрождается. Так завершается первый цикл и


Si si conserva il seme d’ ogni giusto[57].
Так семя всякой правды соблюдем.


Заметим, Данте сам завершил такой цикл в период раннего посвящения Беатриче, вероотступничества и возвращения к спасению. Профессор Флетчер указывает, что, поворачивая налево, чтобы вернуться к дереву, Данте символически повторяет путешествие духовного обновления через Ад и Чистилище. В Аду он находится в Северном полушарии и, поворачиваясь всегда налево, перемещается против движения солнца или назад по ходу времени.
В Чистилище он находится в Южном полушарии и, соответственно, чтобы продолжить символическое путешествие назад через время, должен повернуть направо. Вергилий объясняет фактически, что, поскольку движение солнца ограничено внутри тропиков, для наблюдателя, находящегося в умеренной зоне к северу от противоположного, оно вращается на юг. Соответственно, в Северном полушарии, следуя своим курсом, поворачивает слева направо, а в Южном полушарии — справа налево.
Итак, полностью следует, что ступени к обители Сына обозначают стадии к его пришествию и учреждению Чистилища.
Переход обозначается сном Данте, его пробуждение сравнивается с метаморфозой, во время которой семи ученикам даруется видение будущей славы. Он пробуждается и видит Беатриче как нового стража колесницы. Для Данте она представляет историю второго «окаменелого и распавшегося периода», олицетворенного в Розе Иоанном-евангелистом.


Che vide tutti i tempi gravi,
pria che morisse, de la bella sposa
che s’ acquisto con la lancia e coi chiavi[58].
Тот, кто при жизни созерцал заранее
Дни тяжкие невесты, чей приход
Гвоздями куплен и копьем страданий…


В этот период колесница Церкви потрясается, и разделение империи, совершенное Константином, как говорят, повторяет расщепление дерева Адама. Наконец, колесница представляется совершенно изуродованной, проросшей семью рогами. Они соотносятся с семью добродетелями благодаря своим позициям: четыре по углам — главные и три богословских — на вершине креста.
Возможно, поэтому главное значение семи ростков предположительно в том, что благодаря им Данте воплощает все главные и теологические добродетели христианской эпохи.
Теологические пороки должны быть представлены двойными рогами, поскольку принадлежат к эпохе Бога-человека, относятся к безупречности государства и Церкви и, по предположениям, оскорбляют и Бога, и ближнего или препятствуют созерцанию и действию.
Подобное состояние не вечно, ибо пророчество Беатриче предвещает наступление второго восстановления и предположительно третье появление Золотого века. Данте переходит Эвноэ, чтобы быть


Come piante novelle
rinovellate di novella fronda[59].
Воссоздан так, как жизненная сила
Живит растенья зеленью живой,


Чтобы увидеть, как она взойдет в Раю. Об этом говорит Фома Аквинский:


Ch’ i’ ho veduto tutto il verno prima
lo prim mostrarsi rigido e feroce, poscia
portar la rosa in su la cima[60].
Я видел, как, легок и горделив,
Бежал корабль далекою путиной
И погибал, уже входя в залив.


Циклическая теория Данте в философском плане подтверждается исключительно числовым обоснованием, проявляясь в происхождении 1. 2 или второй период исходит из совершенства единства, чтобы восстановиться 3, которые 1.
Третий период, таким образом, знаменует неизбежное возвращение к первоначальному совершенству. В своем откровенном продвижении от Беатриче к Donna Pietosa и обратно к Беатриче Данте представляет свой цикл. Далее, являясь образцом для всего, последующие периоды повторяют первый цикл.
Согласно той же числовой логике, число подобных циклов ограничено. Существуют основания верить, что Данте считал приближающееся спасение последней эпохой земного совершенства, поскольку совершенные три Неба должны в таком случае иметь свой земной аналог в трех совершенных веках. Одновременно несовершенство архетипического 2 должно реализоваться в двух промежуточных периодах.
Профессор Флетчер любезно обратил мое внимание на подтверждение концепции трех духовных раев, сославшись на Бонавентуру, который пишет: «Существуют три рая, три жителя, три древа жизни. Первый, небесный, его первым обитателем стал Адам. Второй тот, что относится к вере, представляет собой Святую Церковь. Третий, назовем его небесным, то место, где обитает Бог. В первом находится древо жизни, материальное дерево, во втором — человеческая природа Спасителя, в третьем — Цельная Троица».
Все три духовных рая изображены Данте. В этом месте он видит дерево Адама и дерево Христа. В перспективе — обновление Церкви в Розе.
Земные же вещи представляют собой зеркало вещей небесных. Джеймс позже объясняет Данте причины, по крайней мере одну из них, почему его ориентированное на небо путешествие проходит через три области:


Si che, veduto il ver di questa corte,
la spene, che la giu bene innamora,
in te ed in altrui di cio conforte[61].
И, видев правду царства неземного,
Надежду, что к божественной любви ведет,
В себе и в остальных упрочил снова.


Надежда Данте, конечно, связана с надеждой на небеса, она, кроме того, и это подчеркивается, надежда небесного совершенства. Соответственно, предостережение и пророчества Беатриче относятся не только к небесному совершенству, но и выполнению Божественного плана на земле.
В цикле из трех совершенных веков также прослеживается продвижение вперед (как видно у Бонавентуры), достигается среди теологических добродетелей и членов Троицы. Совершенство Эдема, первого века, испорчено Адамом, создателем Отца. Грех восстановления Адама был восстановлен приходом Сына и учреждением Церкви.
Однако даже в этой «Полноте времени» по-прежнему сохранялось явное несовершенство по отношению к государству и Церкви (выраженное во Христе), не находившихся в осознанной гармонии. Здесь продолжается преследование. Третье и безусловное совершенство приведет Церковь и государство к гармонии и осуществлению их отдельных и истинных функций.
Сознание первого Золотого века, Отца и второго вместе со спасением Сына оставляет впечатление, что восстановление осуществится, как верили Церковники в Священном духе.
При Отце учреждается империя. Приход Сына содействовал образованию Церкви. Соответственно, наступление мира и гармонии Церкви и государства испытывают влияние третьего члена Троицы, как Лестница и Орел не дополняют друг друга в сжигающем пламени Любви, как Отец и Сын вместе выдыхают Святой Дух.
Добродетель Любви, направленная к Святому Духу, обычно воспринимается как высшее и окончательное совершенство. В соответствии с этой концепцией Альберт Великий называет милосердие добродетелью последнего века. Он ссылается на духовное возрождение, однако, если земля отражает, как в зеркале, небо, любовь в равной степени может быть добродетелью земного возрождения, предвосхищенного Данте.
Для полноты исследования возможностей подобного воплощения в «Божественной комедии» целесообразно поинтересоваться возможными отношениями Данте и самого известного представителя третьего века Иоахима Флорского. Подчеркнем, в «Божественной комедии» Иоахим занимает высокое положение.
По сравнению с умеренными суждениями Аквинского Иоахим «предсказал некоторые вещи, оказавшиеся верными, и выявил ошибки в других» (Сумма теологии, III). Собственное отношение Данте к нему следует из его размещения как раз около Бонавентуры и описание словами Бонавентуры:


Di spirito profetico dotato[62].
Огнем пророческим сияет Иоахим.


Действительно, между поэтом и пророком благодаря достоинствам их общей мистической экзальтации и их общей веры в Первичную любовь существует сходство, что подчеркивается ими обоими в сочинениях. Их связь в дальнейшем укрепляется схожестью доводов, в силу которой оба становятся представителями реакции против бесстыдной коррупции светской Церкви.
Возможно, три периода Иоахима послужили для Данте намеком при создании его циклической теории и в некотором роде основанием для определения трех веков. По Иоахиму, первый век продолжался от Адама до Христа, представляя власть и порождая страх. Тогда люди ориентировались на свои плотские устремления, не способные достичь свободы духа.
Второй век — век Христа, между плотью и духом, — характеризуется Мудростью, более свободен по сравнению с прошлым, но вовсе не сопоставим с веком будущим.
Третий век — окончательное совершенство мира, любви и наслаждения совершенной свободы при Святом Духе. Ветхий Завет является руководством к первому веку, Новый Завет — ко второму, но Вечное Евангелие к третьему напишется в сердцах людей, «ибо письмо убивает и дух воскрешает».
Из сочинений Иоахима ясно, что известное Вечное Евангелие не является письменным документом. Данная книга, приписываемая то Жану Пармскому, то Иоахиму, очевидно, подверглась осуждению или была запрещена комиссией в Ананьи в июне 1255 года. Возможно, как считает Ли, под этим названием опубликовали том сочинений Иоахима. Или, согласно точке зрения Русело, его, возможно, изобрели, чтобы ввести в замешательство доминиканцев и республиканцев, которые предположительно названы здесь светскими викариями третьего века.


Cпасибо сказано
Вернуться к началу
 Профиль  
 Заголовок сообщения: Re: Красота порядка — Данте
СообщениеДобавлено: 16 дек 2017, 15:02 
Администратор
 


Зарегистрирован: 15 мар 2013, 21:26
Сообщений: 44088
Откуда: из загадочной страны:)
Медали: 66
Cпасибо сказано: 9929
Спасибо получено:
101845 раз в 28406 сообщениях
Магическое направление:: Руническая магия
Очков репутации: 73944

Добавить
Еенри В. Уэллс показывает, как концепция совокупного продвижения трех личностей (две из которых добавляют новые качества и завершаются в третьей) обосновывает три стадии жизни, воплощенные в образной форме в «Жизни Пьера Пахаря». Пилигрим удивлен, узнав, что существует три стадии жизни вместо двух. Определение этих стадий, равно как их отношение к членам Троицы, обобщается Уэллсом следующим образом:

Сложно утверждать, насколько последовательно Данте соглашался с теорией Иоахима. Папини убежден в своеобразной схожести Данте с Иоахимом, что не совсем правдоподобно. С помощью veltro обозначается Святой Дух. Ключ к разгадке он находит в шести буквах самого Вечного Евангелия: V ang E L e T e R n O.
Очевидно, Данте во многом соглашается с Иоахимом и духовенством. Его вера основывалась на нищенствующем ордене, сторонники которого пытались расшатать структуру Церкви («О божьем нищем чудное сказанье». — Р., XII, 38). Его доктрина любви находилась в полном соответствии с молитвами церковников, чей третий век наполнен этим духом.
Данте также тяготел к царству мира и любви на земле. В равной степени он рассматривал папский престол свободным («Который пуст перед сыном божиим». — Р., XXVII, 10). Современного священника, наряду с Церковью, видел под ее юрисдикцией, как и вавилонскую блудницу.
С точки зрения отмеченных совпадений, несомненно, именно Целестин V «осуществил великое отречение»:
Кто от великой доли Отрекся в малодушии своем[63].
В широком смысле также верно, что движение через Ад, Чистилище и Небо — своеобразная аналогия с концепцией трех веков Иоахима, даже с частичным освобождением от Чистилища (In exitu Israel de Aegypto). Полная свобода достигается на вершине (Данте коронуют и увенчивают митрой — Ч., XXVII, 142).
С другой стороны, Данте преследовал собственную цель, признавая разумную независимость Церкви и государства как отличительную особенность третьего века. Любому читателю «Божественной комедии» очевидно, что ее автор вовсе не задумывается о каком-либо подобном положительном разделении членов Троицы, как предлагает Иоахим. Вероятно, он умерил свою хорошо известную теорию, чтобы свести воедино собственные дидактические и поэтические концы. Если насколько возможно упростить определение трех веков по Данте, оно выглядит так.
Первый век. Человек создается Отцом. Золотой Век связывается с Эдемом, сопровождается вероотступничеством Евы и наказанием Еневом Божьим. Ад получает первых человеческих обитателей. Предполагается поиск Света, происхождение монархии, чтобы направить гражданскую жизнь, обнаружить основные добродетели. Святой Дух снисходит на евреев. Рождение Давида, предшественника Христа.
В каждом веке присутствуют Отец, Сын и Святой Дух при доминирующей силе Отца. Доминирующей добродетелью остается Вера евреев. Вкладом века становится совершенство светской жизни, как представлено в Благородном замке, в империи, «которая имела все свои добродетели, когдаЦерковь еще не существовала» (Монархия, III, 13, 268).
Второй век. Отмечен приходом Сына, Света, Надежды. Происходит мгновенное совершенство Церкви и государства. Устройство Чистилища. Откровение теологических добродетелей. Неизбежные искажения, отмеченные распадом империи и коррупцией Церкви. Отличительной характеристикой этого века является осуществление созерцательной жизни и основание истинной Церкви, чей апофеоз представлен в процессии Земного Рая.
Третий век. Безусловное земное совершенство. Правление мира и Любви. Цель мироздания — в гармоническом союзе действия и созерцания, Церкви и государства, Орла и Лестницы. Свет Сына уже указал путь. Все, что нужно, — это Воля, чтобы его осуществить. Воля же, или Осуществление, как говорил Аквинский, соответствует Любви как пониманию Надежды и проницательности Веры.
Прогресс также соответствует по своей функции степеням добра и зла, в сердце — слову, поступку или трем шагам к добродетели — раскаянию, исповеди, покаянию.
Данте верил, что Любовь — мотивирующая сила активности человека (Ч., XVII). В равной степени и Любовь побуждает Беатриче спасти Данте («Я Беатриче, та, кто шлет тебя». — А., II, 72). Такова «активность благотворительности». Узнав эту любовь, Доминик


Con dottrina e con volere insieme
con l’ officio apostolico si mosse
quasi torrente ch’ alta vena preme;
e ne li sterpi aretici percosse
l’ impeto suo, piu vivamente quivi
dove le resistenze eran piu grosse[64].
Потом, познанья вместе с волей двинув,
Он выступил апостольским послом,
Себя как мощный водопад низринув
И, потрясая на пути своем
Дебрь лжеученья, там сильней бурливый,
Где был сильней отпор, чинимый злом.


Кульминация «жизни» из действия и созерцания, соединенных вместе, была определена в священном бытие Средних веков, активном в обучении созерцания, то есть Беатриче. Таково учение Петра Пахаря. Его можно свести к следующему:


Поступай с пользой, мой друг,
Делай так, как тебя учит закон,
Возлюби ближнего и себя тоже,
Люби меня, и это главное.
Поступай так по отношению к крестьянину,
Как молодому, так и старому,
Исцеляй и помогай,
Делай все, что можешь,
И Господь тебе воздаст,
Главное — делай, чтобы не страдать,
И так на тебя снизойдет благодать.


Строчки воспринимались как пояснение к Евангелию от Луки (Лк., 17: 24–26).
Перед нами версия трех веков Данте. Первый означает страх и закон при Отце, второй определяется унижением Христа, третий выражается милосердием и добродетелью Святого Духа, став итогом предшествующих двух.
Как уже отмечалось, любовь, или триединство, — объединяющая сила, приводящая к согласию членов непостоянной дуады:


Con l’ atto sol del suo etterno amore[65].
Могуществом Любви неизреченной.


Объединяющая сила Святого Духа воплощается также в молитве Скелтона, обращенной к членам Троицы.
Так, через «Божественную комедию» многие дуады Данте наконец объединяются. Его путь через Ад проходит налево, через Чистилище он идет направо. В Раю больше не сворачивает, но поднимается, не совершая никаких движений, его направляет небо. В Золотом Веке объединяются левое и правое, дерево и крест, больше нет поворотов. Как замечает Августин, правое и левое дополняют друг друга: «Не уклоняйся ни направо, ни налево; удали ноги свои от зла» (Притч., 4: 27).
У Данте два предшественника, Эней и Павел, которые представляют государство и Церковь. Третий — Данте — воспевает обоих. Кроме того, он третий в сонме поэтов в Чистилище. Из этой триады Вергилий — поэт империи, которая процветала при правлении Отца. Скартаццини считал его, и, похоже, объективно, символом римской всеобщей монархии.
Уменьшенное изображение века находим в Благородном замке, где, можно сказать, должны править основные добродетели, даже когда они просветляют лицо Катона. Встречаются также певцы Орла, которые принимают Данте как шестого члена братства, завершающего число земного совершенства.
Второй поэт, Стаций, появляется в Чистилище как пример души, поднимающейся к духовной жизни. Такова область Мудрости, Лючии и Христа, где Стаций видит, как «явился Христос в дороге двум ученикам» («che Cristo apparve a’ due ch’ erano in via». - 4., XXI, 8).
Чтобы достичь Чистилища, следует спуститься на три шага, они завершают первый цикл. Очищение от греха дает надежду, которой способствует Христос. Там встречается Лючия, Свет, позволяющий продвинуться Данте по его пути. Там он видит с приближением Христа второе цветение смоковницы.
Текст песни свидетельствует о божественной сущности Сына. Благородный замок Ада был «без Христа». Напротив, совершенная Церковь или руководство к истинной Созерцательной Жизни могли существовать только вместе с пришествием Сына.
С другой стороны, только Данте является поэтом Рая. Там видит бесконечное цветение Небесной Розы. Но даже этот окончательный символ вечной духовной жизни смешивается с земными воспоминаниями о первом увиденном троне императора Генриха.
Неудивительно в свете полисемантической природы «Божественной комедии», безусловно, ожидаемое совершенство земли. Возможно, Небесная Роза служит прообразом третьего цветения дерева Адама. В ней соединяются Ветхий и Новый Завет, гармония действия и созерцания, проявившиеся в Орле. В отличие от Ада и Чистилища доминирующий дух Любви воодушевляет третье царство, как оно воодушевлено эмблемой Орла.
Не вследствие этого в точном символическом смысле, а как результат единообразия Великого замысла безусловной целью, можно сказать, духовного путешествия Данте является отражение земной цели, гармоничного союза Отца и Сына, действия и созерцания, государства и Церкви, связанных воедино дыханием Святого Духа.
Мы уже отмечали взаимосвязь Беатриче с Любовью и Святым Духом, обозначающую, что в Земном Раю находится Беатриче, светское воплощение третьей личности, которая утверждает превосходство Церкви после того, как Христос выполнил свою функцию возрождения дерева Адама. Именно Беатриче направляет Данте к Раю, уполномочивает его воспроизвести миру то, что он увидел:


La pianta
ch’ е or due volte dirubata quivi[66]. И при писанье своего рассказа
Не скрой, каким растенье ты нашел,
Ограбленное здесь уже два раза.


Данте должен повторить ее пророчество о приближающемся спасении и (по-видимому) третьем возрождении дерева.
Образ круга, очерченный в кружении трех апостолов, как завершающее видение Троицы повторяется третий раз в виде загадки на небе солнца. Здесь они объединяются с третьим кругом. Первые два, по порядку их появления, определяются следующим образом:
1. Доминиканский, активный, государство, ангельский, Мудрость.
2. Францисканский, созерцательный, Церковь, серафимов, Любовь.
Более загадочно в этом случае появление третьего круга как света Иоанна (Любви), явившегося Петру (вере) и Джеймсу (Надежде). Данте приветствует круг следующим восклицанием:


Oh vero sfavillar del Santo Spiro[67].
О Духа пламень истинный!


Образующий фигуру Орла свет также описывается как


Lo sfavillar de l’ amor[68].
Искрящийся любовью.


Напротив, составляющие третий круг лучи не названы, якобы из предположения, что личности, которые заполнят места, или еще неизвестны, или еще не пришли в свои небесные убежища.
Перед нами та же истинная мистика, которая сопутствует связи с иными завуалированными пророческими высказываниями Данте, касающимися нереализованных третьих совершенств Земли. Отсюда третий круг как воплощение принципа, завершающего совершенство Любви, или Святого Духа, ограничивающегося королями и пророками, лекарями и мистиками, и связывающего их вместе в своем Единстве, или, скорее, в Троице.
Данная концепция соответствует вышеописанным отношениям двух названных кругов по отношению к высшим ангельским порядкам, если с их появлением херувим и затем серафим не пребывают в самом высшем круге из всех возможных.
Альтернативное решение связано с тем, что третий круг представляет второй порядок первой иерархии (Престолы). В «Пире» Данте связывает с этим порядком созерцание Святого Духа (Пир, II, 6, 85–89), изменяет его в «Божественной комедии», сохраняя ту же функцию.
Очевидно, описание Беатриче трех первых порядков весьма схоже с появлением трех кругов:


I cerchi primi
t’ hanno mostrati Serafi e Cherubi.
Cosi veloci sequono i suoi vimi,
per somigliarsi al punto quanto ponno;
e posson quanto a veder son sublimi.
Quelli altri amor che dintorno li vonno,
si chiaman Troni del divino aspetto,
per che ’l primo ternaro terminno[69].
И, видевшая разум мой томимый,
Сказала: «В первых двух кругах кружат,
Объемля Серафимов, Херувимы.
Покорны узам, бег они стремят,
Уподобляясь Точке, сколько властны;
А властны — сколько вознесен их взгляд.
Ближайший к ним любви венец прекрасный
Сплели Престолы божьего лица;
На них закончен первый сонм трехчастный.


Заметим, Херувим и Серафим сдвоены, триаду завершают Троны, включая остальные две в свой круг, который точно соответствует фигуре на солнце. Строго говоря, первыми он должен увидеть Серафимов, им надлежит находиться во внутреннем круге. Однако в этом месте Данте подчеркивает не его ангельскую сущность, а ангельское воплощение действия и созерцания, при котором действие по плану осуществляется вначале, чтобы, сопровождаясь размышлением, закончиться, обозначив кружком их гармоничный союз.
Доминик и Франциск устанавливают лица первых двух кругов как стражи двух блаженств:


Due principi ordino in suo favore,
que quinci e quindi le fosser per guida.
L’ un fu tutto serafico in ardore;
l’ altro per sapienza in terra fue
di cherubica luce uno splendore[70].
Как в этом, так и в том руководима,
Определил ей в помощь двух вождей.
Один пылал пыланьем серафима;
В другом казалась мудрость так светла,
Что он блистал сияньем херувима.


Устанавливается принцип, на котором покоится человеческое блаженство. Нужна только воля, чтобы сделать этот принцип действенным, привести к полному осуществлению отдельных функций действия и созерцания, как реализуется в государстве и Церкви.
По этой причине возникает нужда в третьем круге, круге Любви, соответствующем Воле, кругу Престолов, который предполагает Святой Дух, его процессия происходит по пути Воли, чей долг в выполнении Божественной воли.
Именно здесь воплощается третий круг — источник приближающегося земного действия, состоящий из мест для личностей, пока находящихся на земле. Если так, то Данте, чья «Божественная комедия» является частью наставления к совершению этого действия, становится представителем этого круга.
В отношении серии этих образов три сна Данте в Чистилище приобретают дополнительное и взаимосвязанное значение. Цикл спасения трактуется только в одном смысле. В первом сне его перемещают на вершину, как первоначально его дух возносится в видении Беатриче в «Новой жизни».
Во втором сне заклинается изображение сирены, которая сбивает людей с Истинного Пути («призрак пел, — я нежная сирена… Улисса совратил мой сладкий зов с его пути». — Ч., XIX, 22–23), подобно тому как «Философия» ввела в заблуждение Данте. Здесь ему открывается истинная природа сирены, предположительно Светом Лючии.
В третьем сне видение Лии и Рахили представляет Данте безусловную реализацию человеческой природы «в том виде, как она существует, имеет не только одно блаженство, но два, мирской жизни и жизни созерцательной».
Не менее интересно наблюдать, как первый сон нисходит на поэта, один из пяти (сочетание цифр, образующих веко Орла) в долине царей. Во сне Орел, символ Рима и империи, хватает его, как однажды схватил Ганимеда, сына Троса, предка Энея; как Лючия, Просвещение, Надежда позже направили его к трем ступеням первого цикла.
Под покровительством Мудрости Данте узнает об искушении второго цикла, преследующего его в виде сирены, символа ложной добродетели. Он должен точно соответствовать схеме, как мы можем увидеть в заикающейся старой женщине намек на пороки Церкви. Ведь третий сон происходит при свете Венеры, «пылающей огнем любви неугасимым» (Ч., XXVII, 96).
Когда-то Данте полагал, что эта планета представляет Любовь Святого Духа, в другое время считал, что ей поручено направлять к тронам. Под планетой любви он представляет завершающий принцип двойственности. В конце сна поэт венчается митрой и венцом, то есть достигает полной власти над самим собой, доходит до совершенства Третьего Века и Земного Рая.
Столь сложное сплетение символизма, переплетение духовных и моральных мотивов, свойственно Данте, стремящемуся «привести живущих этой жалкой жизнью в царство блаженства».
Состояние счастья самое уникальное, его символизирует число 8. Мы видели это в восьмой ступени Чистилища и восьми самых верхних персонажах Розы. Число 8, в отличие от 1 или 3, указывает не только на начало, но и на возвращение к первоначальному единству. Восьмая заповедь повторяет первую, восьмой день — первый день второй недели.
Именно в этой завершающей октаве связываются вместе разнообразные события и образы «Божественной комедии». Более того, наблюдая тщательно сочлененное временное расписание путешествия поэта, можно представить, духовное оно или временное, предопределенное направлением человека.
Итак, шесть дней проходят в пересечении Ада и Чистилища, что позволяет безапелляционно предположить путешествие человечества через шесть земных веков. Седьмой — Окончательный конец мира, век Окончательного Воскресения, и, соответственно, в седьмой день мы находим Данте в Земном Раю.
В полдень того же дня, спустившись из земного мира в духовный, он поднимается к Вечному Раю: «Почти из этих врат там утро всплыло» (Р., I, 43–45). В тот же седьмой день Данте движется вверх через все небеса. Дальше нет никаких упоминаний времени, пока он не добирается до звездного неба Обретенного.
Восьмой век — век Окончательного Обретения, вечного и безвременного. Вращаясь в небесах, Данте не ведает времени, однако здесь ему говорят о том, чтобы он наблюдал за протяженностью небесного движения. Он обнаруживает, что находился в движении.


Per tutto l’ arco
che fa dal mezzo al fine il primo clima[71].
Вниз посмотрел, над первой полосой
От средины сдвинулся до края,


поскольку ранее он смотрел вниз. Его предыдущая точка зрения проявилась в восьмом небе, когда он находился над Иерусалимом, в середине (от Востока к Западу) первого климата («Я видел весь, с горами и реками; Я от средины сдвинулся до края». — Р., XXII, 151–153; XXVII, 81).
Поскольку Данте поднимается в Рай над горой Чистилища в полдень седьмого дня, более раннее время не упоминается. Значение первого спускающегося видения если что-то и означает в любой точке времени, то, по крайней мере, ясно, что прошло 12 часов с момента восхождения Данте. Чистилище по отношению к Иерусалиму находится на 180 градусов, или в 12 часах, если он движется вместе с солнцем. Фактически солнце идет на 40 градусов впереди него в этой точке, заставляя 12 часов удваиваться.
Сложно сказать, когда произошло перемещение из седьмого в восьмое небо Освобождения и когда Данте достигает восьмого, или Окончательного, века Искупления.
В 27-й песни, которая представляет восьмой день и выражение циклической теории, в присутствии Данте свет Адама соединяется с тремя светочами теологических добродетелей, как когда-то крест связывался с деревом («Четыре светоча передо мной // Пылали». — Р., XXVII, 10–12).
Данте видит совершенство первого века в Благородном замке Лимба, личности Катона и Рае. Он стал свидетелем совершенства второго века во время прихода Христа в последующем дереве Земного Рая, после этого восстановил свою наготу, вернув ее к первоначальному великолепию.
Третье совершенство предсказывает Беатриче, которая теперь находится в колеснице и представляется в образе Рая в круге Орла, трех апостолов и Розы. Как бы то ни было, здесь он видит в реальном событии символическое выражение. Петр рассказывает, как недавно это сделала Беатриче, представляя историю второй эры, вместе с 300 годами повиновения и последующим стяжательством, которое Данте стремится раскрыть.


И только чтоб стяжать блаженство это,
Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан,
Стеня, пролили кровь в былые лета[72].
Скажи о том, что я сказал тебе[73].


Именно в этом месте Данте велят посмотреть вниз, чтобы тот увидел, что подошел «к концу» («Я от средины сдвинулся до края». — Р., XXVII, 81). Когда он оглядывается на «шальной Улиссов путь», Улисс отплывает явно налево («Все время влево уклоняя ход». — А., XXVI, 126). Действительно, пришел к концу в том значении, которое является также началом, к Перводвигателю.
Цикл завершен, как и Первичная Любовь, породившая Адама, Данте возвращается к своему источнику с помощью теологических добродетелей. Также в Розе Беатриче возвращается на сторону первоначальной власти Марии. Соединяясь в ходе повествования с природой времени, Беатриче сообщает Данте, что белая кожа «дочери» солнца темнеет («И так вот кожу белую чернят». — Р., XXVII, 136).
Похоже, с помощью предыдущих замечаний Петра, содержащихся в песне, порочная Церковь очерчивается, или, возможно, не Церковь, а Рим, процветавший под солнцами как Церкви, так и государства. Данте уверен, что грядет время реставрации, когда «за цветком поспеет добрый плод» (Р., XXVII, 148).
«Цветок» вряд ли относится к собственному темному веку Данте. Скорее напоминает о цветущем дереве времени Христа и снова объявляет о третьем поколении после второго голого. Так завершается совершенство трех, являясь также и одним, и всем, как на небе, так и на земле.


Cпасибо сказано
Вернуться к началу
 Профиль  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 3 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа [ Летнее время ]



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Перейти:  



Последние темы





Официальные каналы форума:

Наша страница в Vk

Наш канал Яндекс Дзен

Наш телеграм


Банеры

Яндекс.Метрика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
GuildWarsAlliance Style by Daniel St. Jules of Gamexe.net
Guild Wars™ is a trademark of NCsoft Corporation. All rights reserved.Весь материал защищен авторским правом.© Карма не дремлет.
Вы можете создать форум бесплатно PHPBB3 на Getbb.Ru, Также возможно сделать готовый форум PHPBB2 на Mybb2.ru
Русская поддержка phpBB